Спасенная горцем - Сабрина Йорк

Придуманная Ханной игра глубоко его тронула. Это был очень мягкий и умный способ с ним поговорить. Правда, эта игра, вернее необходимость в ней отчасти унижала Александра, но то обстоятельство, что жена хотела общаться с ним, несмотря на все трудности, дало ему надежду. Надежду на то, что, когда она узнает все, она не проникнется к нему отвращением.

Как прекрасно было бы говорить с ней… без страха? Совсем без страха? Жаль, что у него не хватило мужества просто все ей сказать. Но для этого еще слишком рано.

Ханна перестала нежно покусывать его шею и подняла голову.

– Александр! Ты думаешь о чем-то другом! – сказала она, нахмурившись.

Да. Он думал о чем-то другом… Александр кивнул.

– Пфф!

Рассерженная Ханна оцарапала его, а когда задела сосок, его внимание уже было приковано к ней. Его мужское достоинство толкнулось ей в бедро, и она стала тереться о его плоть.

– Так гораздо лучше. – Ханна прильнула к нему.

Он пытался не дать ей пошевелить ногой, боясь, что она доведет его до безумия, потому что каждое прикосновение сводило его с ума. Честно пытался. Но нашел только очередное соблазнительное местечко, которое мог ласкать. Особенно нежной была кожа под коленками. И там, где ее бедра переходили в упругие ягодицы. Положение усугублялось тем, что она хихикала и извивалась.

«Ей не нравится ее комната».

Неотвязная мысль вернулась к нему и словно обожгла. Когда Ханна стала прокладывать дорожку из поцелуев по его груди к животу, пришлось ее остановить. Ему было необходимо все знать, а если она продолжит эту игру, он окончательно забудет, о чем хотел спросить.

Ханна вопросительно воззрилась на мужа, когда он ее остановил. Александр перевернулся на живот, всей тяжестью тела прижав жену к матрасу. Ее ноздри раздулись, лицо выражало возбуждение, побуждающее ее к немедленным действиям. Он воспользовался своим положением, чтобы держать ее неподвижно. Иначе он просто не сможет задать вопрос. Не сумеет.

– Ты…

Ах, черт! Горло сдавило.

Александр глубоко вздохнул и снова попытался, видя, что Ханна покорно лежит под ним, глядя в его глаза и терпеливо ожидая следующих слов.

– Ты… в самом деле ненавидишь свою комнату?

Она усмехнулась, и у него замерло сердце.

– Это… правда? Ненавидишь?

Ханна обняла его и поцеловала. В конце самого сладчайшего на свете поцелуя она прошептала:

– Страстно.

Он сам не знал, почему рассмеялся. Ведь для него это было воистину огромным несчастьем. То, как он ее принял, как обустроил для нее покои, и то, какими были ее первые дни здесь, задавало тон всему браку. И теперь его беспокоило, что он так непоправимо ошибся в выборе цвета. Ведь он был так уверен!

Возможно, Александр рассмеялся потому, что рассмеялась Ханна. Поскольку отвращение, смешанное с искренней веселостью, – то сочетание, устоять перед которым было невозможно.

– Я велю… ее переделать. – Он склонил голову набок и стал рассматривать жену. – Тебе нравится… красновато-коричневый?

Она снова хихикнула, и ему захотелось снять этот звук с ее губ.

Когда он прервал поток поцелуев и поднял голову, Ханна погладила его по щеке и сказала:

– Это совершенно необязательно.

– Переделаю, – твердо пообещал он. Она упоминала, что любит зеленый. Он может отделать комнату в оттенках весенних побегов вереска. Превосходная идея! В таком случае их комнаты будут гармонировать по цвету.

– Я всегда могу проводить ночи в твоей спальне, – пробормотала она.

Еще одна превосходная идея!

Они целовались до тех пор, пока его страсть не загорелась с новой силой. Но тут его осенила новая мысль:

– Почему тебе не… нравится коричневый?

Ведь это самый прекрасный на свете цвет!

– О, пожалуйста, Александр! – Ханна надула губки: – Давай, оставим в покое эту тему.

– Не могу.

У него в боку словно торчал терновый шип, вонзившийся прямо в его сердце.

– Почему? – Став серьезной, она долго смотрела на него, прежде чем ответить: – До сих пор я не понимала, что обивка – точно в цвет моих глаз.

Он дотронулся до ее ресниц.

– Прекрасно!

Она фыркнула и отвернулась. Но он поймал ее подбородок и повернул ее к себе лицом.

– Прекрасно! – настаивал Александр.

– Мои глаза отнюдь не прекрасны.

– Лгунья.

– Вовсе нет. Это у Ланы прекрасные глаза. Такие чистые и голубые, как летнее небо. А у средней сестры Сюзанны глаза поразительно зеленые. – Ханна оттопырила губу. – А мои глаза цвета грязи.

Его словно ударили в живот. Как это ни невероятно, Ханна уверена в том, что некрасива.

Ханна, с ее алебастровой кожей, густыми волосами цвета черного дерева, соблазнительными изгибами и, да, ее необыкновенными глазами цвета дымчатого топаза – самое прекрасное создание, какое он когда-либо видел!

В груди все сжалось. Горло перехватило. Его одолевала досада. Как бы он хотел быть поэтом! Как бы хотел, чтобы слова текли без остановки! Он скажет ей, убедит лирическим сонетом, магической прозой, даст понять, что он увидел, когда впервые взглянул на нее.

Но он знал, что слова не слетят с языка. Как бы он ни старался, он не может разразиться потоком комплиментов, которые ей необходимо услышать.

Вместо этого он покажет ей. Покажет, насколько она прекрасна в его глазах. Так, чтобы не осталось сомнений.

Ханна не совсем поняла выражение лица Александра, с которым он смотрел на нее. Странная смесь досады и решимости… и еще чего-то неясного. Она надеялась, что это не жалость.

Как унизительно признать правду и объяснять, почему она ненавидит свою комнату! Особенно Александру. Впрочем, он видит ее уродство каждый раз, когда смотрит на нее.

Она не прекрасна. Во всяком случае, не настолько неотразима, как Сюзанна, и не настолько ангелоподобна, как Лана. Конечно, она не тролль, но всю жизнь знала, что не выдерживает никакого сравнения с сестрами. Она всегда беспокоилась, что не сможет завоевать мужчину, потому что недостаточно хороша собой. Страх был глупым, безрассудным, и Ханна старалась подавить его каждый раз, когда он возникал в душе.

Она столько может предложить миру, кроме красоты, и она действительно любила себя и убеждала себя, что вовсе не нуждается в любви мужчины, чтобы оставаться цельной натурой. Но теперь, когда она встретила Александра, когда узнала его, крохотная искорка страха разгорелась ревущим пламенем.

Она очень хотела завоевать его любовь. Жаль только, что не знала как.

Очень больно открывать душу, признаваться в страхах. Особенно ему. Тем более когда они, обнаженные, лежат в его постели, прижавшись друг к дугу. Когда ее окутывает его жар. Больно смотреть ему в глаза, когда он нависает над ней. Слишком мучительный момент.