О ком молчит Вереск. Вторая часть дилогии - Ульяна Соболева

Глина и грязь…мои пальцы в грязи, мои волосы в грязи…но разве грязь может пахнуть лаймом? Пахнуть морем, табаком и страстью? Или мне мерещится его запах? Или он настолько въелся мне в мозги, что я слышу его постоянно, и мне никогда не избавиться от наваждения.

Пока не ощутила жар чьего-то дыхания на голом плече и не вскочила со стула…не оборачиваясь, только глядя на все еще вращающийся по инерции гончарный круг. Запах моих волос шумно втянули и так же шумно выдохнули, снова касаясь жаром моей кожи. Закрыла глаза, чувствуя, как учащается дыхание, как начинает рваться пульс и чьи-то пальцы трогают мои волосы…перебирают, нанизывают кольцами и снова выпускают на волю.

— Ее лепили при мне…. — глухой шепот над самым плечом так, чтобы по коже пошли мурашки от щекотания наномиллиметрового неприкосновения. Как будто уже коснулись, но на самом деле это лишь тепло и собственный мозг уже дорисовал прикосновение. Мой выдох показался бесконечно коротким. Липкая масса глины потекла по моей руке, ведомая его пальцами, до локтя. — Я заставлял переделывать каждую частичку ее тела…потому что она не могла сравниться с тобой. Каждый пальчик, ноготь, волос и мочку уха. Переделывать изгибы тела…и ресницы. Я хотел смотреть не в ее глаза, а в твои.

Развернул к себе, и наши взгляды встретились. Дыхание захватило, понесло куда-то вниз к животу, снова подбросило до горла едко-мучительным выдохом из приоткрывшегося рта, и я сама не поняла, как провела грязными пальцами по его колючей щеке, покрывая ее серой массой, повторяя глиной очертание его скулы. Словно убеждаясь, что он настоящий. Что он не холодный, не мерещится мне, а стоит здесь. И я могу трогать его шею, пачкать ее, оставлять следы от своей руки на белой рубашке.

— Ее шея не была столь тонкой, — хрипло пробормотал, набирая ладонью массу и растирая по моему горлу, повел рукой вниз, — ее грудь такой упругой, — дергает тонкую ткань вниз и вымазывает сосок, на котором глина тут же засыхает коркой от того, что моя кожа настолько воспалилась от его прикосновений. И это невыносимо, это не возбуждение, не жажда — это пытка. От нее можно умереть.

Не выдержала и потянула его на себя обеими руками за волосы так, чтобы с диким стоном впиться в его рот и закричать от переизбытка чувств, закричать под его гортанный стон и ощутить, как ладони безжалостно сдавили мои ребра. Спотыкаясь о вазы, о табуреты, мы, шатаясь, крутимся по комнате, сдирая друг с друга одежду, которая падает в глину. Кольцо давно перевернулось вместе с чаном, и масса течет по полу, и нам плевать. Я не вижу ничего кроме его глаз. Черных, сумасшедших, осатаневших от отчаянного голода. Наверное, мои глаза такие же дикие. Наверное, в них отражается его бледное, заостренное лицо с расширенными зрачками, в которых дрожит и мое отражение. Цепляясь за что-то, мы падаем на пол. Но он успевает вытянуть руку так, чтобы я уронила голову на его полусогнутый локоть, на нас летят глиняные тарелки, сыплется гипс из пакета. Мы перепачканные, белые, грязные валяемся на полу, вцепившись друг в друга и стонем от нетерпения, как животные.

Меня колотит от страсти, меня от нее скручивает, и я снова кричу, когда моя воспаленная кожа соприкасается с его голым телом. Мои руки раздирают его рубашку, вытаскивают ее из штанов, лихорадочно дергают ремень и ширинку, а губы тыкаются в его рот, сливаются с ним, срастаются с ним… не в поцелуе… нет… а в едином дыхании. Как будто, если оторвется, я больше не смогу дышать, и он не отрывается. Он так же жрет каждый мой вздох, треплет зубами мой язык, кусает мои губы, и я мычу от нетерпения, впиваясь ногтями в его спину, и от первого же толчка члена внутрь, выгибаюсь дугой и срываюсь в судорожные сокращения тут же обрушившегося ослепительно быстрого оргазма. С рыданием, с пронзительным и протяжным воплем, который он проглатывает с бешеной жадностью, делая яростные быстрые толчки, чтобы заорать следом и затопить меня своим семенем. Наши губы все еще слиты вместе, руки спелись друг с другом, а тела впаяны друг в друга и дергаются в последних судорогах наслаждения, скорее похожего на сумасшедшие и жадные глотки двух озверевших от жажды наркоманов. Теперь надо отдышаться, чтобы не сдохнуть от алчного насыщения. Перевести дух…но не отпустить, продолжать держаться отчаянно цепко.

Пытаюсь оторваться от его рта, не дает, ласкает языком мой язык, подхватывая рукой под затылок. Он все еще во мне. Такой же твердый, такой же большой. Мое тело отвыкло. Я слишком растянута, слишком наполнена, но мне нужна эта боль. Я кайфую от боли, я хочу еще больнее, чтобы точно знать, что это правда. Он снова во мне. Второй рукой Сальва подхватил меня под поясницу и перевернулся на спину, увлекая на себя, облокачиваясь о толстую деревянную балку в стене и глядя на меня своими невыносимыми пьяными глазами с адской поволокой. Самый настоящий развратный дьявол. Как я жила так долго без этого взгляда…как можно чувствовать себя женщиной, если нет никого, кто мог бы на тебя смотреть с такой одержимой страстью.

Его грязные руки накрывают мою грудь и растирают по ней глину, втирая массу в соски, заставляя меня закатить глаза и запрокинуть голову, сидя верхом на нем, упираясь коленями в измазанный смесью пол. И кончики груди покалывает и пощипывает, посылая тонкие импульсы к воспаленной и растянутой промежности.

Ведет пятерней по моему животу, ныряя большим пальцем вниз, и, прикусывая губу, надавливает на мой клитор, одновременно приподнимая меня и насаживая на свой член. Я уже забыла, каково это с ним…какова его страсть, насколько он ненасытное животное. Обхватил обеими руками за спину, путаясь в моих волосах, и снова приподнял. Мы оба выдохнули в ожидании вторжения, но его не последовало, я хотела опуститься, но он не дал, потираясь губами о мои губы, о мою шею, пряча лицо между моей перепачканной грудью, скользя колючими щеками по вздыбленным серым соскам, заставляя от чувствительности закатить в изнеможении глаза.

— Почему не сказала приехать и трахнуть тебя? Ты же за этим меня позвала? Кончила, едва я вошел… За этим же звала?

Щеки вспыхнули, я захотела дернуться, но он удержал. Головка его плоти упирается в меня, я ощущаю ее входом во влагалище. Я хочу, чтобы он врезался внутрь. Сильно, быстро и очень глубоко. Так глубоко, чтоб я закричала. Но он этого не делает.

— За этим? — Повторяет вопрос и дает своей плоти полностью выскользнуть и теперь прижиматься к его животу и к моим нижним губам, пульсирующим от нахлынувшего новой волной возбуждения. Сильные руки сдавливают мои ягодицы, и он заставляет меня протянуть промежностью по его члену. Под тяжестью моего же тела клитор сильно трется о вздувшиеся вены его эрекции, о горячую мокрую головку. Еще немного, и я снова кончу. Он дергает меня все быстрее и быстрее, стискивая, не давая увернуться, и снова останавливается.

— Хотела, чтоб я тебя отымел? Говори!

— Нет! — яростно ему в губы, вырывая руки, хватаясь за член и направляя в себя. — Хотела, чтоб ты меня разорвал на части! Слышишь? Я дико тебя хотела…безумно всегда хотела! Да… чтобы трахал меня хотела, слышишь? Хотелааааа!

И с гортанным стоном вонзила глубоко в себя, выгибаясь и насаживаясь так сильно, чтобы ощутить его в себе до конца.