Я начинаю войну! - Николай Пиков

25 декабря у нас в госпитале состоялась вторая научно-практическая конференция, очень интересная, богатая материалом. Прошла конференция, и ничто, казалось бы, не предвещало никакой беды. Хотя гул самолетов был слышен. Непонятный гул самолетов. Мы думали, что просто какая-то помощь идет сюда, везут соответствующие грузы…

27 декабря, когда мы приехали как обычно на автобусе, я поднялся на третий этаж. Около моего кабинета была доска объявлений. На ней висела афганская газета с тремя портретами — Владимира Ильича Ленина, Леонида Ильича Брежнева и X. Амина. Раньше я такого не видел, и появилось ощущение неопределенного чего-то. Особое ощущение неловкости и недоумения вызывало соседство Амина с В. И. Лениным. Прошел обычный рабочий день. Поступлений в этот день не было, было тихо и спокойно. Я собрал своих врачей, фельдшеров (их было шесть молодых ребят) и сказал, что нужно сегодня пораньше поехать домой, воду горячую давали в этот день…

Я принял душ, пообедал, вышел на балкон покурить. И смотрю, подъезжает на большой скорости «газик», наша легковая машина, оттуда, быстро раскрыв дверку, выскочил главный хирург афганской армии Каюм Тутахель и, увидев меня на балконе, замахал руками. Я подумал, что случилась какая-то беда, потому что Тутахель обычно вел себя спокойно.

И я быстренько оделся и спустился вниз. В машине уже сидели Виктор Петрович Кузнеченков, терапевт, советник госпиталя, и инфекционист, фамилию уже не помню. На большой скорости поехали во дворец Амина. На спидометре скорость 100, потом еще больше — 110. Я говорю: «Тутахель, мы же разобьемся». В условиях дорожного движения в Кабуле это вполне возможно. Он говорит в ответ: «Нельзя, надо ехать быстрее, потому что, если мы минут через 20–30 не приедем, меня могут серьезно наказать, вплоть до того, что могут расстрелять». Я уже знал и понимал, что после таких слов шутки-то плохи. На моей памяти был расстрелян бывший главный хирург Али Садри.

Приехали мы во дворец. Подходим к охране, чтобы предъявить пропуска. Обычно, когда раньше приезжали, сдавали пистолеты и проходили внутрь. Сейчас же к нам подбежали несколько солдат и сразу начали тщательно обыскивать. В грубой форме забрали оружие, пистолеты «ТТ».

При входе во дворец тщательней, чем обычно, проверили документы и еще раз обыскали. Что-то случилось?

Заходим в вестибюль дворца и видим картину: несколько человек лежат в разных позах, один на диване, со свесившимися руками, второй лежит на полу, одна нога на диване лежит, вторая на полу. В неестественных позах все лежат. Но стало понятно, что тут произошло какое-то массовое отравление. Симптоматика у всех одинаковая. Мы с Виктором Петровичем занялись сортировкой — кого в первую очередь отправить в госпиталь, всего мы увидели человек 10–12, но Тутахель сказал, что отравленные есть и на верхнем этаже. Затем Тутахель пригласил нас наверх, заявив, что там погибает Амин, а на нижнем этаже помощь окажут без нас.

Мы поднялись на верхний этаж, по коридору прошли дальше и дошли до огромной комнаты: она была расположена полукругом, застекленная, светлая и большая, богато обставленная. Справа была открыта дверь в ванную комнату, красивую, круглую и большую. В ванной мы увидели несколько кранов — оказывается, там подавали воду горную, из горных ручьев. Это нам уже после рассказали. А в тот момент там находился действительно погибающий Амин. У него отвисла нижняя челюсть, он задыхался уже, с хрипом, дыхания не было. Практически был в глубочайшей коме, без сознания. Умер? Прощупали пульс — еле уловимое биение. Умирает?

Мы поняли, что у него сильное отравление. Нам стало известно, что во дворце проводился банкет. На нем были все высокопоставленные лица, министры, руководители НДПА, члены Политбюро ЦК НДПА… Все они находились на верхнем этаже и были в таком же состоянии, как и те, кого мы увидели на нижнем этаже.

Надо было спасать Амина. Вставили сначала на место челюсть. Затем восстановили дыхание. В первую очередь нужно убрать яд из организма каким-то образом, коли он получен. И первым делом из желудка. Мы его отнесли на руках в ванную комнату, зонд ввели ему в желудок и стали промывать форсированный дюрез.

Промывали довольно долго, это подействовало на него, видимо, потому что реакция у него появилась на введение зонда, он стал кашлять и даже пытаться что-то рукой сделать.

Мы его отмыли, короче говоря, до чистой воды желудок вымыли, все из него, то, что было. А потом еще он стал получше, так как появилась реакция на наши манипуляции. Затем мы ему и толстую кишку отмыли. Потом взяли его, положили на койку снова, там две койки стояли, это, видимо, спальня его была. Я ему поставил две системы, под рукой был физиологический раствор, стерильный, мы начали с помощью груши наводнять его. Потом, введя лазикс, начали детоксикацию. Минут через сорок или час появились первые порции мочи. Нас это уже немножко обрадовало, потому что раз почки заработали, значит, есть шанс на спасение.

Вместе с нами была медсестричка Ирина Максимовна, русская. Я ее отправил быстрее в госпиталь с промывными органами для того, чтобы исследовали. Я понял, что здесь какая-то беда должна прийти, не знал еще что. Старались отправить кого только можно оттуда. Ну а нам с Виктором Петровичем нельзя было никуда уходить, надо было Амина спасать. Мы приехали в 4:00. Около половины седьмого он открыл глаза и осмысленно посмотрел на нас. Мы продолжали вводить ему другие медикаменты, стимуляторы сердечной деятельности, дыхательные аналептики.

И когда он открыл глаза и осмысленным взглядом посмотрел на нас, уже воздуховод стал не нужен, его убрали. Придя в себя, он схватился за телефон, который стоял на тумбочке слева от кровати, но телефон не работал. У него были еще неосознанные движения, но он понял, что случилась какая-то беда и нужно действовать. Было около семи часов вечера. Амин удивленно спросил: «Почему это случилось в моем доме? Кто это сделал? Случайность или диверсия?»

X. Амин приказал своему адъютанту позвонить и предупредить военных советников о нападении на дворец. При этом он сказал: «Советские помогут». Но адъютант доложил X. Амину, что стреляют советские… Эти слова вывели Генсека из себя, он схватил пепельницу и бросил ее в адъютанта, закричав раздраженно: «Врешь, не может быть!» Затем сам попытался позвонить начальнику Генерального штаба, командиру 4-й танковой бригады, но связи с ними уже не было. После чего Х. Амин тихо проговорил: «Я об этом догадывался, все верно».

Прошло около трех часов после начала его реанимации. И в это время к нам вновь подошел афганский врач и сказал, что погибает старшая дочь Амина. А мы знали, что у нее есть грудной ребеночек. Мы решили идти спасать ее, очередь дошла до нее. Когда я сказал, что Амина нужно транспортировать в госпиталь, нам в категоричной форме было отказано. К счастью, то же с имеющимися возможностями мы смогли сделать и во дворце.

Мы пошли по коридору. И в это время в конце коридора раздался взрыв какой-то. Пошел дым, появился огонь, началась перестрелка, мы услышали рядом пулеметные и автоматные очереди. Ну, как я и предполагал, беда пришла сюда, хотя мы еще и не знали, что это такое. Мы думали, что это душманы. Там в предгорьях часто появлялись их отряды. Нам показалось, что они пришли расправиться с Амином. Что нам оставалось делать?