Я начинаю войну! - Николай Пиков

Мы с Виктором Петровичем нашли в конце коридора бар с различными напитками типа «Фанта», «Пепси» и др., спрятались в глухом месте, не понимая, что же происходит. Какой-то афганский офицер подбежал и вручил нам автоматы. В голове промелькнула мысль: «Мы же врачи, что делать? Брать автоматы или не брать? Ну, коли так настойчиво дает, возьмем мы их автоматы…» Как только мы взяли автоматы, офицер тут же убежал. Я взял и отсоединил рожок, а он оказался пустой. Пустой рожок был и у Виктора Петровича. Мы поставили их в темный угол, пользы от них не было. Вокруг шел бой, звенели оконные стекла, шел дым, раздавались какие-то непонятные крики. И вот мы увидели, что Амин в маечке и в белых трусиках бежит по коридору, а две наши бутылки с физраствором, подсоединенные к кубитальным венам, держит в высоко поднятых руках как гранаты и бежит. Можно было только представить, каких усилий это ему стоило и как кололи вдетые в кубитальные вены иглы. Я вышел ему навстречу и, поняв бесполезность бутылок, вынул у него иглы. Он остановился. Я прижал места, где были иглы, пальцами подержал, чтобы кровь не поступала наружу.

Он вместе со мной подошел к бару и встал рядом. Затем к нему подошел мальчик, его младший пятилетний сын, бросился к нему в ноги и заплакал. Он его погладил по голове, стал успокаивать на своем языке. Они вдвоем присели у стены. А Виктор Петрович говорит: «Анатолий Владимирович, пойдем отсюда, опасно около него находиться, пойдем. Да и не нужны мы больше, пойдем».

Ну, и мы вышли, по коридору налево пошли, там в конце коридора повторился взрыв, раздались автоматные очереди. Небольшая воздушная волна нас отбросила, и мы оказались через открывшуюся дверь в конференц-зале. А в это время в окно очередь из автомата. Стекла разлетелись, и мы невольно перешли в другое место, он пошел слева от простенка напротив окна, я справа. Ну, через некоторое время, не помню, сколько уж там времени прошло, забегает автоматчик и начинает стрелять в этой комнате. Было темно, и непонятно, кто это был. Там начался пожар, и людей мы видели только на фоне отблесков автоматных очередей. После очередной очереди я услышал… такой непонятный возглас.

Я понял, что Виктор Петрович, стоявший в углу, наверное, ранен. У меня заговорили врачебные чувства, нужно оказать ему помощь. Вытащил его из этого угла волоком, за ним оставался кровавый след. Понял, что он тяжело ранен. Он никакого сопротивления не оказывал. И когда посмотрел ему на грудь, весь костюм был в крови. Повернул его на спину, смотрю, выходное отверстие большое. Немножко пропульпировал его: входное отверстие больших размеров и оттуда течет кровь. Продукция раневого канала как раз напротив сердца. Я понял, что это уже смерть. Непроизвольно взвалил его на себя и понес вниз, наверное, тоже какой-то рефлекс сработал: раз раненый, надо его выносить и увозить куда-то, так надо полагать.

Взвалил его на себя и понес в коридор. Когда вышел в коридор и пошел по ступенькам вниз на первый этаж, ко мне подбежал автоматчик, внимательно посмотрел на меня, опустил автомат, подошел ближе и помог спустить вниз Кузнеченкова. Автоматчик был наш. Я уже знал, что это наши, потому что, когда мы стояли за простенками, через разбитое окно был слышен русский мат. Мне стало понятно, что это наши пришли выручать Амина, что ли, от душманов. Сразу намного легче стало. Автоматчик в тот момент не произвел на меня никакого впечатления, и он мне даже не запомнился. Наш же человек, вот и все. Вместе с ним вытащили Кузнеченкова, напротив входа стоял БТР, на который мы хотели погрузить Виктора, но подошел офицер и сказал, что мертвых не берут. Я говорю: «Он не мертвый, он тяжело ранен», слукавил. Тогда дали разрешение, и мы погрузили его на БТР. Как военно-полевой хирург понимал, что здесь раненые: стонут, истекают кровью, нужно вернуться, нужно что-то сделать, нужно какую-то помощь оказать. А что можно было сделать? Горной ночью, в темноте, где все в афганской форме, не поймешь, где афганцы, где наши раненые. Кстати говоря, несмотря на тщательный отбор, один афганец вместе с нашими ранеными из охраны Амина поступил в посольскую больницу, его привезли туда.

Погрузили, кого нашли поблизости, около 40 человек и поехали оттуда, дорога была загромождена техникой, подбитую технику начали сваливать в кювет и по сторонам. Примерно через полтора часа дорогу освободили, и мы поехали дальше. «Куда везти раненых?» — спросили меня, я ответил: «Здесь есть одно учреждение, где можно оказать эффективную помощь раненым — это Центральный военный госпиталь афганской армии».

Командир, который сидел рядом, заявил, что туда, в афганский госпиталь, нельзя, не разрешили по политическим соображениям. Куда же тогда везти? Выяснилось, что должны были развернуть медицинский батальон дивизии. Его дислокацию толком никто не знал, но поехали наугад, все-таки довольно серьезное учреждение, и там можно будет сделать все, что полагается. Приехали туда, а там не смогли развернуть медбатальон, грунт каменистый, палатки не закрепить, привязать фиксаторы тоже невозможно, сильный ветер, снег, грязь, все поднимается и срывается.

Перегрузили раненых на грузовые автомобили с тентами. Связались по рации с посольством. Пришлось назваться, кто я такой, и сказать, что раненые гибнут у нас, они на самом деле гибли. Нам разрешили привезти раненых в посольскую больницу. Через некоторое время доставили мы раненых в больницу. Больница хорошая, светлая и чистенькая, но она не была приспособлена для оказания подобной помощи и такому количеству раненых.

Мы с Николаем Николаевичем Гуриным прооперировали двух раненых, и весь стерильный материал кончился. К тому времени ночь уже близилась к концу. Другим раненым поставили плевральные дренажи в грудь, кого перебинтовали, и наступило утро.

Затем меня увезли на боевой машине пехоты домой и предупредили, чтобы я трое суток побыл у себя дома, отдохнул после стрессовой ситуации. Хотя особенно плохо себя не чувствовал, но пришлось подчиниться…

Через три дня вышел на работу, реакция у всех афганцев на случившееся была однозначно отрицательной. Они считали, что это ошибка советского руководства.

Наутро мы узнали, что Амин убит, к власти пришел Бабрак Кармаль, он выступил по радио с речью, в которой пообещал афганскому народу большие блага…

Мы продолжали свою работу военно-полевых хирургов.

(продолжение)

…Это происшествие очень встревожило офицеров, ответственных за организацию охраны председателя Революционного Совета ДРА (Джандад, Экбаль). Они выставили дополнительные (даже внешние) посты из афганских военнослужащих и позвонили в танковую бригаду, чтобы там были готовы оказать помощь. Однако помощи им ждать было неоткуда, так как наши десантники уже полностью блокировали располагавшиеся в Кабуле части афганских войск.

Вот что рассказывает много лет спустя ныне полковник в отставке В. Г. Салкин, находившийся в Кабуле в декабре 1979 года: «Вечером, приблизительно в 18:30, командиру бригады капитану Ахмад Джану поступила команда ввести один батальон в город. Я и советник командира бригады полковник Пясецкий в это время постоянно находились рядом с командиром. Тот отдал приказ командиру первого танкового батальона привести батальон в состояние полной боевой готовности, заявив, что приказ о выходе батальона будет отдан позже. Личный состав, получив приказ, буквально ринулся к танкам. Моментально взревели танковые двигатели. Первый батальон был готов к действиям. Пясецкий время от времени смотрел на часы, ожидая новых команд бригаде. В 19:10 Виктор Николаевич сам попросил Ахмад Джана связаться со своим командованием и уточнить указания по выходу батальона в город. Однако командир не смог позвонить из-за отсутствия связи (спецгруппой КГБ уже был взорван узел связи).