И в горе, и в радости - Наталия Ломовская

— Видела, видела… А этот Костик — как его фамилия и где он живет?

— Фамилия его Серов, а живет он тут же, по соседству. В тридцать седьмой квартире. Куда же вы? Уже уходите? Значит, я могу сказать Косте, что его колечко продано?

— Можете, можете, — бормотала Александра, пытаясь открыть незнакомый замок. В ногах путались сумки, брошенные леопардовой дамой, проклятой дочерью. — Сегодня же скажите, хорошо? Большое спасибо, до свидания.

— Обязательно скажу, он зайдет сегодня вечером. Деньги забирать мы, конечно, вместе пойдем. Ему-то, хи-хи, не отдадут! Всего вам доброго! Очень приятно было познакомиться! Заходите еще! — неслось ей вслед.

Старушки уже покинули скамейку — очевидно, подошло время сериала. Вместо них у подъезда сидела леопардовая дама, вид она имела самый удрученный. Александра прошла бы мимо, по недостойная дочь, предавшая идеалы, окликнула ее.

— Вы же к моей маме приходили? Скажите, она не выкинула сумки?

— Не выкинула, — улыбнулась Александра. — Лежат в квартире. В прихожей.

— Вот и хорошо. А то в прошлый раз она их вышвырнула прямо на лестницу. Помидоры и крупа рассыпались, бутылки и банки разбились… Мне же потом и пришлось все убирать, соседи сердились.

— Надеюсь, на этот раз обойдется…

— Надеюсь… А вы к ней по какому вопросу?

Александра присела на скамейку рядом с Мариной.

— Вы знаете, что она носила в скупку золотое украшение?

— Господи! — схватилась за обширную леопардовую грудь недостойная Марина. — Какое украшение? У нее ж ничего нет, кроме двух обручальных колец — ее и папино, и те истерлись до неприличия!

— Это кольцо принадлежало ее ученику, Косте Серову. Он попросил ее сдать.

— Ученику? Я сомневаюсь, что он ее ученик. Так любая шушера придет, учеником назовется…

— Но если ваша мама столько лет преподавала…

— Да ладно, я допускаю, что это ее ученик! Предположим. Но он бандит, форменный бандит! Видели бы вы его физиономию! А мама… Да вы видели, какая она.

— Какая?

— Мама сроду-то не очень хорошо разбиралась в людях. Все витала где-то. А после папиной смерти здорово сдала. Порвала со мной отношения, Анечку, в которой раньше души не чаяла, выгнала… Ничего не принимает, что я ей приношу. Мой муж телевизор ей подарил на юбилей — так она его выбросила из окна! И как осилила поднять? Едва замяли дело. Участковый приходил. Мы ей стали чужие, а вот этого Костю она привечает. Боюсь я за нее…

— Вашу маму нужно показать врачу, — посоветовала Александра, поднимаясь. — Это может плохо кончиться.

— Знаю я… Но как ее к врачу отвезти? Она же…

— А не надо везти. Пригласите его на дом, можете себе такое позволить?

— Господи, да я ради мамы… Мы же с мужем неплохо зарабатываем, и если б она согласилась…

— Она очень приветлива с посторонними людьми, особенно с теми, кто согласен выслушивать ее монологи… Может, еще наладится.

— Спасибо, спасибо вам большое на добром слове!

— Не за что. Прощайте.

Александра забралась в машину и, заводя ее, увидела, как леопардовая Марина поднимается и медленно, устало плетется по направлению к метро. Ей стало жаль учительскую дочку. В самом деле, тяжело, когда мать не в себе! Но тут же вернулась мыслями к собственным проблемам.

Так. Если старая учительница ничего не напридумывали походя, то Костя Серов, бывший ее ученик и «форменный бандит», — именно тот человек, который ей, Александре, нужен. Идти к нему домой и выпытывать, откуда он взял колечко, было бы, учитывая все его характеристики, весьма опрометчиво. Значит, нужно его поймать при других обстоятельствах. Но как? Александра ведь не знает его в лицо!

«Все очень просто, — сказала Александра сама себе. — Завтра он пойдет в «Белую лилию» забирать деньги за кольцо. И Анну Егоровну с собой прихватит. Так я его и узнаю. Надо просто проследить…»

Александра понимала, что это вовсе не так просто. К тому же в этом плане был еще один пробел. Что она станет делать после того, как увидит Костю Серова? Что-то подсказывало Александре, что «форменный бандит» не станет разговаривать с ней так же охотно, как его старая учительница. Может, все же стоило подключить Кленова?

И Александра почти уже решила звонить Евгению Эдуардовичу, как вдруг случилось нечто, нарушившее ее планы.

Тайник помещался за резной дубовой панелью, которыми были обшиты стены столовой, видимо, лет сто назад. Хорошо, что ни у кого из предыдущих хозяев не поднялась рука сменить эти панели чем-то более современным!

После нажатия на незаметную завитушку одна из панелей плавно отошла в сторону — Владимир Дмитриевич только подивился необычайно четкой работе механизма, слаженного много лет назад. Интересно, прадед сам его придумал и сконструировал? Или нанимал специального механика, а после работы, согласно канонам романтизма, ослепил его?

Но Краснову-старшему не случилось поразмышлять как следует над судьбой неизвестного механика. В образовавшейся нише он увидел небольшой сундук, скорее даже ларец.

«Пиастры, пиастры!» — птичьим голосом прокричало сознание.

Зинаида Германовна, невозмутимо наблюдавшая за вскрытием тайника, заоглядывалась и перекрестилась, хотя сроду считалась атеисткой.

Владимир Дмитриевич взялся за ларец, с трудом поднял его и чуть не упал под непомерной тяжестью. Осторожно поставил на пол, оглядел. Тут же сунулась Германовна с тряпкой, стала смахивать с крышки несуществующую пыль.

— Да он и не запылился совсем, — пробормотал Владимир Дмитриевич. — Стоял-то наглухо закрытый… скажи уж прямо, старая, что тебе любопытно.

— А как же! — подтвердила нянька.

— Внимание, открываю!

Что и говорить, с первого взгляда стало понятно, что сундук наполнен не пиастрами, не дублонами и не царскими золотыми червонцами. Бриллиантов, рубинов и прочих кристаллов тоже что-то было не видать. Ларец был заполнен книгами, весь, под завязку. Владимир Дмитриевич брал их осторожно, как ковриги из печи, и «сажал» на пол. Были книги печатные, дореволюционные. «Оккультные тайны», «Новые достижения оккультной науки», «Глас с того света», «Подчинение духов эфира человеческой воле». Все прадедушки Смирницкого. Были книги рукописные — очевидно, его же. И уж в этих книгах ни черта было не разобрать! Владимир Дмитриевич открыл одну, покрутил и плюнул. Вот так почерк был у Павла Тимофеевича, да пошлет ему Господь в ад кувшин водички! Только схемы и чертежи понятны, а что в них толку?

Одна из книг насторожила Краснова. Показалась она ему отличной от других. Не такая была обложка, не скользила под рукой ладно выделанная кожа… Перехватив, он раскрыл книгу — и знакомый почерк запрыгал перед глазами, знакомые, скругленные буквы…