Король Волшебников - Лев Гроссман

Вблизи, кроме него, не наблюдалось ни единой машины. Было около половины четвертого. Усадьбу окружала солидная каменная стена; в воротах, как в рамке, виднелся сельский георгианский дом из серого камня. Его определенно строили по всем понятиям восемнадцатого века: симметрия, идеальные пропорции и так далее.

Пловер был человек богатый. Состояние нажил в Америке на бакалейной торговле, а потом перебрался в Корнуолл и начал писать свои книги. Недурное, видно, состояньице было: не дом, а прямо утес с окошками.

— Господи, — сказал Джош.

— М-даа, — протянула Поппи.

— Трудно представить, что человек жил здесь совсем один, — сказал Квентин.

— Не один, вероятно. Со слугами.

— Он был гей?

— Стопроцентный, — ответил Джош.

На воротах имелась вывеска ДАРРАС-ХАУС (ФЕРМА ПЛОВЕРА) с указанием времени посещений и стоимости билетов. Тут же висела синяя табличка с краткой биографией Пловера. Сегодня, в четверг, дом был открыт для экскурсий. Большая черная птица громко выругалась в кустах.

— Ну что, идем? — сказала Поппи.

Раньше Квентину представлялось, что там, внутри, они непременно наткнутся на что-то полезное, но сейчас дом казался ему пустым. Пловер никогда не был в Филлори, только книги писал — вот магии и не чувствуется.

— А зачем? — спросил он. Все молчаливо с ним согласились. Сюда можно вернуться и завтра, если они будут еще на Земле.

Они вернулись к машине и расправили на капоте карту. О местоположении дома Четуинов они могли только догадываться, но подходящих домов в окрестностях Фоуи было не так уж и много. В книгах Пловера часто рассказывается, как маленькие Четуины, по одному и все вместе, прибегают или приезжают на велосипедах навестить любимого «дядю Кристофера». Пловер даже калитку проделал в стене между их поместьями — калитку детского роста.

Путешественники взяли с собой две биографии Пловера: одна — сиропное житие, одобренное семьей в 1950-х, другая — жесткий психоаналитический отчет ранних 1990-х, показывающий, как «проблемная» ориентация Пловера отразилась в его знаменитых сказках. Для руководства выбрали последнюю как более точную в топографическом смысле.

Дом Четуинов следовало искать на дороге под названием Дарроуби-лейн. Это уже было что-то, хотя указателей в Корнуолле оказалось еще меньше, чем в Венеции. Поппи, к счастью, проявила себя как недюжинный навигатор. Они даже думали, что она пользуется какой-то продвинутой географической магией, пока Джош не углядел у нее на коленях айфон.

— Магия мне понадобилась, чтобы перепрошить его, — объяснила она.

За долгий летний вечер им встретилось штук пятьсот зеленых, прямо из «Уотершипского холма»,[38]ничем не обозначенных деревенских проселков. В голубых сумерках они остановились на той усадьбе, что по всем признакам граничила с пловеровской.

Ни стены, ни ворот, только гравиевая дорожка между деревьями. На каменном столбе объявление ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН, дома вдали не видно.

Джулия зачитала соответствующий отрывок из «Мира в футляре часов»:

«Дом был очень большой, трехэтажный, с фасадом из камня и кирпича, с огромными окнами, с несчетными каминами, подоконниками, витыми лесенками и прочими прелестями, которых решительно недоставало их дому в Лондоне. В прелестях вне его стен числились длинные прямые аллеи, белые гравиевые дорожки и лужайки с темно-зеленой травой».

Когда-то Квентин мог процитировать этот кусок наизусть. Глядя из окна машины, он не находил в этом месте каких-то особых прелестей, и порталом иного мира оно тоже как-то не выглядело. Он старался вообразить, как Четуины приехали сюда в первый раз, втиснутые все пятеро на заднее сиденье допотопного черного авто, больше похожего на карету с немалой примесью паровозной ДНК. Их багаж был прикручен сзади веревками и кожаными викторианскими стропами. Все наверняка молчали, пришибленные отъездом из Лондона. Самая маленькая, пятилетняя Джейн (будущая Часовщица) сидела на коленях у старшей сестры и тосковала по отцу с матерью — один сражался на Первой мировой, другая лечилась в частной психиатрической клинике. Мартин (будущий монстр, погубитель Элис) держал лицо перед младшими, решительно выпятив мягкий мальчишеский подбородок.

Юные и невинные, они совершили чудесное открытие, о котором даже мечтать не могли — и заплатили за это жестокую цену.

— Какие будут мнения? — спросил Квентин. — Джулия?

— Да. То самое место.

— Ладно. Пойду осмотрюсь.

— Я с тобой, — вызвалась Поппи.

— Нет. Я пойду один.

Поппи, как ни странно, заткнулась.

В теории хорошо бы стать невидимкой, но на практике это куда трудней, чем вы думаете. Годами стираешь себя по частям, а потом спохватываешься, что пути назад уже нет: ты никогда не будешь уверен, что восстановил свое видимое «я» с должной точностью — получается какой-то автопортрет. Лучшая виденная Квентином работа этого плана напоминала скорее защитную мимикрию: если стоять неподвижно на фоне листвы, тебя скорее всего не заметят, особенно при недостаточно ярком свете. Дверца машины громко хлопнула в тишине. Квентин, чувствуя спиной взгляды всех остальных, перешел через дорогу.

На каменном столбе что-то лежало. Пуговицы. Внизу, в траве, валялись они же: большие, маленькие, перламутровые, черепаховые. Фанатский ритуал, не иначе. На могиле Джима Моррисона оставляют косяки, а здесь пуговицы.

Но Квентин все-таки перебрал их, одну за другой — убедиться, что они не волшебные.

Камуфляжные чары он выбрал самые примитивные. Сорвал дубовый кожистый лист, соскреб немного коры, выдернул травинку, подобрал гальку с дорожки. Пропел над ними французский стишок, поплевал и сунул в карман. Вот она, гламурная жизнь современного чародея.

Сойдя с дорожки, он пошел напрямик. Минут через пять деревья расступились, и он увидел перед собой дом тети Мод.

Это было все равно что смотреть в прошлое. Неприметный въезд соорудили лишь для отвода глаз: Квентин сказал бы, что это настоящий дворец, если бы только что не видел дом Пловера. Дорожка превратилась в настоящую подъездную аллею, окружавшую с двух сторон скромный, но вполне недурной фонтан. С фасада смотрели три ряда высоких окон, серая грифельная крыша являла глазу целый лес коньков и дымовых труб.

Квентин сам не знал, что ожидал увидеть — руины или нечто модернистское, — но дом Четуинов подвергли тщательной реставрации, а лужайки, похоже, не далее как утром подстригли. Самые смелые надежды Квентина оправдались полностью, кроме одной: в доме было полно народу.

Ухоженную лужайку усеивали дорогие машины, затмевавшие даже прокатный «яг», из нижних окон лился желтый свет вкупе с негромкой музыкой ранних «Роллинг Стоунз»: у хозяев была вечеринка.