Непреодолимые обстоятельства - Елена Викторовна Добрынина

носилки и периодические приступы боли. Приемный покой остался в памяти как длинный коридор. Испуганный и сочувствующий взгляд молоденькой медсестры.

— Можно сохранить? — Спросила встревоженно молоденькая сестричка в кипено-белой шапочке.

— Ты лужу видела под ней? — Цинично заметил доктор, что осматривал девушку в приемном покое. И добавил чуть слышно, но Лелька все равно услышала. — Девку бы спасти.

Операционная. Белые, стерильные стены и такой же потолок.

— Сейчас посчитаю до десяти, и ты уснешь. — Говорит ей спокойный, властный голос. Лелька кивает. — Не плачь. Раз, два, три…

Белый потолок дрожит перед глазами. Она лежит в кресле и из глаз ее льются слезы. Душу разрывает горечь и обида. В вене капельница. Лелька моргает синхронно, в такт словам анестезиолога.

— Пять, шесть… — Сознание расплывается.

Потолок надвигается, и она проваливается в тишину, погружается в белую безмятежность.

Глава 33. «Ангел — не существо с крыльями, а тот, кто помогает другим»

Состояние, с которым Лелька очнулась в больнице, можно было описать двумя словами — безразличие и вина. И если ко всему внешнему миру она чувствовала полное равнодушие, то изнутри её пожирала вина.

Рядом была напуганная мама, её сменяла Татьяна. Иногда в палате появлялась Катька, но от неё и теперь было столько шуму, что Лелька морщилась. И тогда, видя реакцию дочери, Галина Ивановна попросила подругу не приходить в больницу, мол, врачи ругаются, что они устроили из Лелькиной палаты проходной двор. Катька надулась, но ненадолго. К счастью, ей нужно было на работу в фитнес центр, поэтому на два дня она из больницы исчезла.

На третий день Лельку выписали. Все показатели пришли в норму. Таблетки она пила вовремя, за этим следила мама. И доктор решил, что нечего ей занимать нужное кому-то место.

— На больничном посидишь недельку, другую. Гинеколог даст легко. — Отдал замотанный доктор её выписной лист.

В свою комнатку Лелька вошла со странным чувством. Будто она здесь ненадолго. Даже вещи из больницы разбирать не стала. Легла на свой топчан и уставилась в потолок. За эти дни потолок стал её точкой опоры. Белое полотно без изъянов не отвлекало. Лелька пялилась в потолок и думала.

Кто она и зачем живёт на свете? У мамы есть они, у Таньки есть сын. А у неё ничего нет отныне. Любви её лишил Рус. Отказался от неё. А ребенка она лишила себя сама. Могла бы быть с ним вдвоём маленькой семьей, а теперь? А кто виноват? Только одна она. И ребенок почувствовал, что он не нужен и не любим, что Лелька возненавидела его, как часть Рустема.

Это чувство не отступало. Мама убеждала, что все забудется и Лелька будет еще счастлива. Она кивала, глотать слезы и не верила. Она не заслужила счастья. Она убила малыша. Пусть в клинике отказалась от аборта, но косвенно виновата именно она. Зачем вообще поехала в клинику? Зачем взяла визитку Элеоноры? Зачем?

Ей нет прощения. И какое после этого счастье? Как она будет радоваться жизни, помня о том, что сделала?

Дома постоянно кто-то был, словно они ее сторожили. Работал телек, играл Вадик, заходила Танюха, мама смотрела свои сериалы на кухне. Несколько дней прошло, сливаясь в один бесконечный поток времени. Лелька хотела тишины. Не слышать, как шипит масло на сковороде, как крутит машинка вещи в ванной, как капает кран. Приходила Катька и шума становилось ещё больше. Она садилась на край кровати и что-то рассказывала. Она перепрыгивала с темы на тему, кажется, так и не договорив до логического конца ни одной мысли.

Лелька хотела тишины, и как назло тишины не было. Она потеряла счёт времени, то засыпала, то просыпалась.

Когда она очнулась в очередной раз, дома было тихо. Кто-то едва слышно переговаривался в соседней комнате. Лелька выдохнула. Кажется, её оставили в покое.

Захотелось подышать, глотнуть свежего осеннего воздуха, но спускаться вниз не было сил. Там опять заседает женсовет во главе с Надеждой Петровной. Лелька сунула ноги в сланцы, в которых мама выносила мусор, набросила на себя старую куртку и бесшумно вышла на лестничную клетку.

Ослабленными ногами дошла до лифта и нажала кнопку "вверх". Лифт приехал на удивление быстро. Последний раз Лелька была на последнем этаже три месяца назад, когда поднялась туда с Рустемом. Их последняя встреча, последний разговор, последний секс. Грудь сдавило тяжестью. Лелька вышла на лестницу. Широкий подоконник приковал к себе ее взгляд. Завороженно смотрела на крашенную деревянную поверхность, зависая, вспоминая ту их близость. Безумие, волшебство, закончившееся так прозаично, так пошло.

"Не могу. Теперь уже не могу. Никак." — Слова Рустема возникли в её ушах произвольно, сжигая душу.

Больно! Как больно!

Она сама разрушила свою жизнь. Свою бестолковую, наивную жизнь. Она залипла в нём, заболела им, хотя знала, догадывалась, что им не суждено счастье. Слишком разные они. Словно из разных миров. Ведь, она всегда это чувствовала. Просто верила в иное.

Лельке не хватало воздуха. То ли на лестнице было затхло, то ли от слез, которые душили. Надо на воздух — подышать. Один пролет и за ним технический этаж, а там выход на крышу. Можно вдохнуть кислорода, а иначе она грохнется прям здесь в обморок от недостатка свежего воздуха.

Дверь на крышу оказалась открытой, и Лелька вышла на плоскую, устланную столетним рубероидом кровлю. Она никогда раньше не бывала на крыше многоэтажного дома. Оказалось, что это — довольно большое пространство по периметру опоясанное бортиком из кирпича высотой сантиметров в 40–50.

Ветер здесь был сильнее, нежели внизу, и Лелька поежилась, курточка продувалась насквозь.

Она всегда боялась высоты. А за два месяца жизни в квартире Рустема на 33 этаже привыкла. И уже спокойно любовалась городскими пейзажами на фоне заката из его высотки.

Вот и сейчас Лелька замерла, рассматривая вид. Перед ней раскинулся город — уставший, шумный, её город. Солнце садилось на горизонте, где-то за парком и прудами, бросая лучи на дома, плавя стекла окон. Лельку вдруг охватило чувство невесомости. Закружилась голова. Качнуло, то ли от слабости в ногах, то ли от захватывающего дух вида. В этом чувстве была какая-то легкость, парение. Прямо как в детских снах, когда разбегаешься и одним толчком отрываешься от земли, взлетая. В реальной жизни люди так не могут. Они могут только упасть — с высоты или с небес на землю, когда их мечты рушатся.

Ветерок трепал выбившуюся прядь волос, и Лелька машинально убрала ее за ухо и сделала шаг к бортику. Двор сверху смотрелся не так буднично. Прямоугольник