Спутники Марса: маршал Тюренн и принц Конде - Людмила Ивонина

известных метафор того времени. Действительно, слава и репутация королей, осуществлявших репрезентативную функцию в государстве, значила очень много. Не случайно в мировой литературе очень распространена точка зрения, согласно которой внутренняя политика государств Старого порядка и отношения между ними определялись преимущественно военными факторами. Войны в «придворно-организованной» Европе раннего Нового времени были войнами монархов между собой и несколькими суверенными республиками, такими, как Соединенные Провинции, Швейцария или Венеция. Война являлась «носителем политического решения»[110] не только в международных отношениях, но и, возможно, прежде всего, во внутренней жизни.

Милитаризация власти диктовалась и желанием прославить династию славными войнами, и средством легитимировать и защитить эту власть. Она укрепляла государство внутри и расширяла его политическое влияние, вплоть до гегемонии, за его пределами.

Первый масштабный и ставший классическим образец милитаризации власти появился во Франции как раз при Людовике XIV. Уже с 1662 г. государственный секретарь военного министерства Ле Телье подключил к делам своего сына маркиза Мишеля де Лувуа, который с 1667 г., сам побывав на войне, стал играть в этом министерстве главенствующую роль. Этот человек был необычайно энергичен в работе: только его должностная переписка занимает не менее девятисот томов in-folio. С 1670 г. он шаг за шагом осуществлял реорганизацию французских войск и формирование регулярной королевской армии – основного стержня процесса милитаризации. Традиционная вербовка иностранных наемников была дополнена набором рекрутов среди населения. Каждый приход обязан был поставлять и снабжать нескольких солдат, что положило начало созданию постоянной армии, насчитывавшей 30 пехотных полков (около 25 000 человек). В 1672 г. численность армии достигла 90-118 000, в 1678 г. – 279 610, а в 1701 г. уже доходила до 300 000 человек.

Чтобы улучшить качество офицерского состава, ограничивалась продажа офицерских чинов и устанавливалась строгая военная дисциплина. Офицеры знатного происхождения, предпочитавшие пребывать при дворе, должны были постоянно находиться в своих частях. С целью централизации руководства армией была разработана система военной иерархии, укреплявшая дисциплину командующих. Ранее генералы, служившие в одной армии, командовали ею по очереди по одному дню, что затрудняло возможность последовательной реализации единого плана действий. С полного одобрения короля Лувуа отменил этот порядок и узаконил назначение командующего армией в порядке старшинства, повысившее ответственность командования и одновременно руководство им из центра.

Большое внимание ретивый министр обратил на обеспечение армии и организацию тыла. Преобладавшая часть государственных доходов уходила на армию и флот. Для борьбы с расцветшим в связи с этим взяточничеством и воровством Лувуа увеличил число военных комиссаров, отвечавших за арсеналы, военные мануфактуры, укомплектование лошадьми конницы, продовольственные склады и военные госпитали. В пограничных городах организовывались магазины, снабжавшие армию продовольствием. Постепенно выработалась пятипереходная система довольствия войск, на деле сковывавшая их действия, ибо армия не могла удалиться от магазинов далее, чем на 5 переходов (100-125 км). Но, как и в любом деле, здесь имелись свои недостатки. Как справедливо отмечено в литературе, новая система отразилась на стратегии, поскольку боязнь за магазины вызывала рассредоточение сил. К тому же их предварительная организация могла раскрыть противнику стратегический замысел, и чтобы не оторваться от магазина приходилось ограничиваться короткими операциями. Отступление же вызывало потерю магазинов[111].

Милитаризация власти не только меняла военно-политическую структуру Франции, но и корректировала социальную политику центральной власти. Военными реформами Мишель де Лувуа ограничил инициативу командующих на войне, сократив тем самым еще одну, весьма важную, сферу влияния на короля аристократии и принцев крови. Да, он создал полезную для власти «кабинетную стратегию» и навязал именем Людовика и с его полного одобрения современную концепцию войны. Но, обладая тяжелым и волевым характером, маркиз обидел многих прославленных полководцев старого поколения, отличившихся еще на полях Тридцатилетней войны и прошедших хорошую школу гражданской смуты. На фоне трансформирующегося социума XVII в. милитаризация власти неоднозначно воспринималась знаменитыми военачальниками «первой генерации», каковыми теперь и являлись маршал Тюренн и принц Конде.

День за днем они должны были приспосабливаться к идеологической стороне реформ военного министра. Им было трудно мириться с гражданской диктатурой, сводившей, как им казалось, деятельность военных к решению второстепенных тактических задач и ограничивавшей привилегии дворянства в армии. Принц предпочитал ориентироваться в военной ситуации на месте и не желал слушать приказы из центра. А маршал вообще являлся врагом систем и рецептов в тактике и стратегии, можно сказать, был своеобразным оппортунистом в военном искусстве. «Прежде всего, я рекомендую Вам здравый смысл»[112], – любил повторять Тюренн. Политика Лувуа, вознамерившегося согласовывать их маневры на войне с королем, в значительной мере лишала их самостоятельности. Это могло ухудшить военно-стратегическую ситуацию, что вскоре и произошло.

Дипломатические усилия Франции, не оставившей своих намерений отвоевать Испанские Нидерланды, заключались в ликвидации Тройственного альянса. Наилучшим способом для этого было заключение англо-французского союза. Швецию же Франция собиралась купить путем «подарков» ее министрам. В Париже видели, что популярность в Лондоне союза с голландцами и шведами ничуть не преуменьшила торговых разногласий между Англией и Соединенными Провинциями. К тому же возвратившийся на трон предков в качестве «договорного короля» Карл II Стюарт стремился достичь абсолютной власти и предоставить свободу богослужения английским католикам. Как и его отец Карл I, сложивший голову на эшафоте в 1649 г., он идеализировал государственное устройство Франции. По мнению некоторых историков, Карл II «пытался внедрить католический абсолютизм а 1а Français на английской почве», и для этого нуждался в солидной финансовой и политической поддержке, которую готов был ему предоставить французский король.

Еще в августе 1668 г. в Англию отправился Шарль Кольбер, маркиз де Круасси, младший брат генерального контролера финансов Жана-Батиста Кольбера. Он был проинструктирован убедить Карла II, что франко-голландский союз 1662 г. был временным, и что французский король готов объединиться с ним против Республики Соединенных Провинций. Карл слушал Кольбера с большим вниманием, обедал с ним и играл в мяч, что было хорошим знаком. А в марте 1669 г. он послал католика графа Арундела с секретной миссией в Париж заложить основы союза с Людовиком XIV. Арундел непосредственно контактировал с Тюренном, которого отрядил для этой цели король, и, конечно же, с сестрой Карла Генриэттой Орлеанской.

В переговорах между Англией и Францией как нельзя лучше пригодились давние связи Анри с домом Стюартов и его доверительные отношения с сестрой короля. В этом важном дипломатическом задании не обошлось без курьезов и издержек. Став другом Генриэтты, виконт обнаружил себя связанным против своей воли с наиболее веселой и фривольной партией при дворе, которую сильно недолюбливали королева и королева-мать. Людовик, который инструктировал его каждый день, игнорировал это обстоятельство, главное – переговоры! Маршал навлек