Испанские шахматы - Наталья Солнцева

Проклиная на чем свет стоит свою забывчивость, он поплелся за конвертом. Письмо слегка намокло, но только снаружи. Глинский вернулся к дивану, снова улегся и принялся вертеть конверт в руках, осматривая со всех сторон. Обычная бумага, обычный почерк, женский, разумеется. Неужели предсмертное послание? Что же произошло там, на восьмом этаже? Судя по всему, человек в капюшоне хотел застрелить хозяйку квартиры, иначе он не взял бы с собой пистолет с глушителем и не стал бы доставать его. Возможно, он только угрожал, пытался напугать женщину, но переборщил. Дама оказалась не промах и опередила его. Она убила человека, впала в истерику и, в отчаянии, в ужасе от содеянного… выбросилась из окна?

- Можно принять за рабочую версию, - прошептал Глинский.

Однако оставались непонятными несколько фактов. Женщина сама впустила злоумышленника в квартиру - раз. Она явно ждала его, потому что была одета и сидела в инвалидном кресле, а не лежала в постели, как все нормальные люди по ночам, - два. Она заранее написала письмо и поставила его на видное место - три. Она приготовила заряженный пистолет и держала его под рукой, потому что успела выстрелить быстрее гостя - четыре. Ее поведение говорит о спланированной акции, а не о случайном нападении, и кто жертва, а кто охотник, еще бабушка надвое сказала.

Глинский прочитал надпись на конверте, сделанную твердой рукой - так пишет человек, который все обдумал и принял решение. Очевидно, женщина надеялась, что письмо попадет к адресату. А воля мертвых - закон.

Жоржа подмывало раскрыть и прочитать послание, но внутренняя порядочность не позволяла ему этого сделать. Читать чужие письма - низость, недостойная мужчины. С другой стороны, не за этим ли он шел по пятам за человеком в капюшоне? Ведь он собирался все узнать, докопаться до истины. А теперь, когда важная улика попала ему в руки, он медлит и сомневается. Может быть, его долг - передать послание по назначению?

И все же… Глинский не выдержал и вскрыл конверт.

* * *

Грёза тем временем заперлась на два замка и попыталась успокоиться. Где там! Мысли одна причудливее другой будоражили ее воображение, заставляя ходить по квартире из угла в угол. Сундучок с шахматами внушал ей суеверный ужас. Все фигурки были на месте, но от этого становилось только еще страшнее. Сама того не ведая, девушка поддалась мистическому обаянию игры и создавала на доске ситуацию, о которой тайно мечтала. Она делала это бессознательно, воплощая умственные картинки посредством передвижения шахматных фигурок. Это была просто забава, которая развлекала ее больше, чем что бы то ни было. Просто забава…

Крышка гроба, стоявшая в коридоре, не имела к этому отношения. Варвару кто-то убил, задушил подушкой. А Полина умерла от потрясения, что в ее возрасте, учитывая состояние здоровья, вовсе не является редкостью. Но выстрел, который едва не убил Глинского, уже не вписывается в естественный порядок вещей. Третий и четвертый…

«Что, если это я лишаю жизни их всех? - холодея, подумала Грёза. - Пусть косвенно, но - я! Неизвестный исполнитель вершит мою волю, только и всего! Я - главная причина гибели людей».

От этой догадки волосы зашевелились у нее на голове. На самом деле она никому не желала зла, а тем более смерти. Она искренне любила старушек, и даже Ирбелин не вызывал у нее неприязни, скорее наоборот: она испытывала к нему симпатию, которую тщательно скрывала от самой себя. А кто-то едва не убил этого человека! Она успела привязаться к Глинскому, привыкнуть к его вниманию, честно говоря, он был похож на мужчину ее мечты - красивый, уверенный в себе человек, который не презирает бедность и умеет окружить заботой своих близких. И вот - чья-то пуля едва не оборвала в самом начале их робкий, отчасти сентиментальный роман.

«У меня с Жоржем роман! - впервые осознала Грёза. - А как же Виктор? И его настойчивые ухаживания? Как же подарки господина Ирбелина? Неужели все эти мужчины увлечены мной? - изумилась она. - Впрочем, разве я не мечтала о поклонниках? Шахматы лишь исполняют мою прихоть! Какая страшная цена… Одна воспитательница в детском доме часто повторяла, что за все в жизни надо платить… и не роптать».

Грёза вдруг пожалела, что отпустила Глинского. Рана пустяковая, и он вполне мог бы провести с ней эту тревожную ночь. Разумеется, как друг. А Виктор? Кажется, он уже вернулся с работы. Пойти разбудить его? Нет, не стоит. Завтра предстоит много хлопот с похоронами, поминками, пусть выспится. «Да и что я ему скажу? Ведь я ничего не видела и не слышала, а он начнет расспрашивать: где я была, кто стрелял? Пожалуй, еще станет меня же подозревать, как в случае с Варварой».

Ее смятение достигло апогея и сменилось безразличием. Она запуталась, то обвиняя себя во всех грехах, то приводя доводы в свою защиту. Она просила для себя счастья - это не возбраняется. В конце концов, шахматы, возможно, ни при чем. Она понятия не имела об их свойствах, которые могут являться плодом ее ума. Значит, все произошло само собой - так сложилось, и все.

Не сомкнув глаз, она дождалась утра. Серый свет забрезжил сквозь шторы, дождь не переставал идти, на тротуарах стояла вода. Грёза выглянула в окно и увидела, как во двор въехало такси. Высокий молодой человек в светлой куртке и темных брюках в два прыжка пересек расстояние от машины до парадного. Это был Глинский.

Он нетерпеливо постучал. Она молча впустила его, на нее словно бы столбняк нашел. Глинский сбросил в прихожей куртку и мокрые кроссовки, без приглашения уселся на диван в гостиной. Бледный желтый свет торшера придавал его лицу землистый оттенок, глаза ввалились.

- Хотел поспать пару часов, - заявил он. - Не смог. А как ты? Удалось отдохнуть?

Грёза опустилась в потертое кресло, сложила руки на коленях. Она не ответила. Глинский, казалось, спрашивал без всякой цели. Для вежливости. Он держал какой-то согнутый вдвое большой конверт, не зная, куда его девать.

- Вот, взгляни, - протянул он конверт Грёзе. - Это письмо.

- Мне?

Глинский опустил глаза.

- Полагаю, ты должна первой прочитать его.

Она послушно взяла конверт. Надпись «Господину Ф.П. Ирбелину, лично» испугала ее.

- Чужое письмо… Я не могу. Где ты его взял?

- Женщина, которая его написала, мертва, - ровно произнес Жорж. - Она нас не осудит. Читай.

- Ты вскрыл письмо, адресованное Ирбелину?

- Потом, - тряхнул головой Глинский. - Я все объясню потом. Конверт открыл я, так что твоя совесть будет чиста.

Поддаваясь его натиску, Грёза достала исписанные взволнованным почерком листы.

«Фэд, дорогой мой, вот и все! Все закончилось. Если ты читаешь эти строки, значит, меня больше нет в мире, где мы с тобой встретились и полюбили друг друга. Я наконец свободна! И могу высказать все, что так долго таила от тебя… и от себя.

Помнишь наши свидания в твоей мастерской под крышей, где мы были так счастливы? Если бы меня попросили описать Эдем, я бы сказала, что он пахнет красками, заставлен неоконченными картинами и пустыми холстами, которые ждут прикосновения Мастера. Я бы сказала, что из его окон открывается божественный город, в сердце которого родилась наша любовь. В райском яблоке заключена вся суть жизни, но я поняла это слишком поздно. Мы вкусили от него, но оказались неспособны оценить этот дар. И нас изгнали! Мы целовались, но в тех поцелуях уже чувствовалась горечь. Мы сливались в объятиях, но в самых упоительных мгновениях любви уже таилась тоска. Так в самой жизни кроется смерть, именно это придает ей неповторимую и мимолетную прелесть. Наверное, цветы так хороши, потому что их век короток. Представляешь, если бы их высекали из камня и мы были бы обречены любоваться ими вечно?!