Noir - Борис Сапожников

Сегодняшние посетители кафе оказались ранними пташками. Оба заявились к самому открытию, когда тень пушки едва-едва сползла с крыши кафе, а работники только выставили первые столики на веранду. Бернье вообще сомневался, стоит ли ставить там столы, ведь с самого утра погода стояла прескверная, дул ветер, срывавший и уносивший осенние листья, а по небу гуляли серые набрякшие водой тучи, готовые обрушить на урб проливной дождь. И всё же желающие занять летние столики нашлись. Двое мужчин, один из которых был знаком Бернье, а второй ни разу не назвал своего имени, что не мешало ему стать завсегдатаем кафе, присели за первый же столик и заказали традиционный для них чёрный кофе и круассаны. Для лёгкого завтрака было уже поздновато, но Бернье уже давно разучился удивляться — во сколько господа встали, во столько и завтракают.

— Больше столов на веранде не нужно, — веско произнёс завсегдатай кафе, и Бернье оставалось лишь кивнуть. Словам этого человека он всегда следовал неукоснительно.

Бернье легко мог отказать второму посетителю — кондитеру с лицом вдохновенного художника, пишущего свой величайший шедевр, но не его спутнику. Ведь господин в синем костюме с длинными волосами и родинкой между бровей, чья внешность в любом другом государстве, кроме Розалии, вызвала бы вопросы, был настоящим хозяином кафе. Несколько лет назад в кафе учинили невероятный погром, полиция брала анархистов или ещё кого-то, была стрельба, перебили гору посуды, разнесли большую витрину, выкинув в неё одну из официанток, — в общем Бернье едва не пошёл по миру. И тут к нему пришла троица странных людей в синих костюмах. Главным в ней был именно не представившийся господин с родинкой между бровями и лицом с резкими эльфийскими чертами. Он предложил Бернье купить его кафе, оставив самого неудачливого хозяина вечным управляющим, все траты по восстановлению заведения господин в синем костюме брал на себя. В тот момент Бернье был в отчаянии, знакомые не хотели давать ему в долг, а банки, как один, отказывали в ссуде — никто не верил, что кафе после погрома сможет снова привлечь посетителей. Но это ничуть не смутило господина в синем костюме. Так что выбор у Бернье был небогатый, либо продавать останки кафе нежеланному гостю, готовому вложиться в его дело, либо идти в муниципалитет и предлагать сделку властям урба. В то, что второй вариант может выгореть Бернье откровенно говоря не верил, а потому вынужден был принять предложение господина в синем костюме.

Так и вышло, что двое с кофе и круассанами сидели за единственным летним столиком. Если это чудачество и привлекало внимание, то прохожие лишь пожимали плечами, проходя мимо, да и погода была такой, что мало у кого возникало желание посидеть на веранде. Несмотря даже на то, что над ней натянут тент, защищавший посетителей от дождя — от пронизывающего ветра он защитить никак не мог.

— Зачем ты вызвал меня? — первым делом спросил человек в синем костюме у своего визави. — Тебе не велено тревожить меня без весомых причин.

По его тону и манере поведения сразу становилось ясно, кто тут главный. Собеседник господина с родинкой между бровями находился в подчинённом положении, однако всем видом старался показать, что сегодня он не намерен довольствоваться своей ролью.

— А они есть, — заявил кондитер, исправно снабжавший кафе Бернье и ещё несколько отменными пирожными и готовивший торты на заказ, — не так ли, мсье? Прежде вы всегда держали слово, теперь же отделываетесь отговорками. Сегодня ведь будут всё те же слова, не так ли?

— Опомнись, — осадил его человек в синем костюме. — Ты не в себе.

— Да что вы говорите, — растянул губы в насквозь фальшивой улыбке кондитер, — а мне кажется, что не в себе как раз вы. Я сделал всё, что вы приказали. Вы дали мне слово, что как только я разберусь с крысой в моей организации и уберу того настырного инспектора, вы отдадите мне дочь. Крыса и инспектор мертвы уже несколько недель, а вы всё никак не сдержите слово. И я начинаю подозревать худшее, мсье.

— Не твоё дело подозревать, твоё дело — подчиняться приказам. Завтра в доказательство того, что твоя дочь жива и у меня тебе пришлют мизинец с её ноги. На нём ещё приметная родинка. Или может ухо тебе придётся больше по нраву? Там ведь у неё тоже есть родимое пятно довольно характерной формы. Ни с чем не перепутаешь.

— Нет! — всплеснул руками кондитер. — Не надо! — Сразу стало видно, что слова собеседника легко подавили в его душе все бунтарские настроения. — Я ведь делаю всё, что приказываете. Подготовил заместителя, он верит во всю нашу чушь, и легко займёт моё место. Даже честью посчитает. — Кондитеру очень хотелось добавить слово «дурень», но он сдержался. — Он станет новым Равашолем, и никто не заметит подмены. Вы же дали слово. Я сделал всё, теперь ваша очередь. Верните мне дочь и дайте уйти спокойно.

Тон его был даже не просящим, умоляющим. Наверное, он бы и на колени перед собеседником встал, располагай к тому место. Готов в ногах валяться, лишь бы просьбу выполнили. Хотя на самом деле кондитер, бывший на самом деле легендарным бомбистом-анархистом Равашолем, понимал — никто его не отпустит и дочери не вернёт.

— Дайте хотя бы увидеться с нею, прошу. — Ему стоило огромных усилий не произнести «умоляю».

— Скоро, — только и ответил человек в синем костюме. — Мне нужно, чтобы ты убрал ещё одного человек. Он мешает дать тебе свидание с дочерью, так что должен умереть. После этого ты увидишься с нею.

— А когда ты отдашь её мне? — тут же спросил обнадёженный Равашоль.

— Твоя организация доживает последние недели, — резко заявил его собеседник, — и скоро в тебе отпадёт надобность. Как только это произойдёт, ты встретишься со своей дочерью и останешься с ней.

Равашоль отлично понимал эту формулировку, но был готов на всё лишь бы увидеть дочь ещё хотя бы раз. Ведь Мари была последней памятью о супруге Равашоля, в честь кого он назвал дитя. Жена (они, конечно, никогда не сочетались браком, но всегда считали себя супругами) была такой же анархисткой, как и сам Равашоль, и погибла, когда за ней пришли жандармы. Отважная Мари-старшая не захотела в застенки, предпочтя гибель в пламени взрыва, унесшего жизни двух десятков человек, аресту и каторге. Самого Равашоля в тот злополучный вечер не было дома, а Мари-младшую мать отправила к сестре в соседний урб, когда над ней самой нависла угроза ареста. Дочь Равашоля долгие годы жила у тётки, которая исправно получала чеки на солидную сумму от неизвестного доброжелателя и воспитывала маленькую Мари как своего ребёнка. Сам лидер анархистов опасался приезжать к сестре жены, считая себя вроде как проклятым и не желая, чтобы его проклятье хоть как-то коснулось невиновных.

И всё же оно пришло в их дом в виде парочки в синих костюмах. Они представились детективами криминальной полиции, предъявив подлинные удостоверения, и забрали ничего не понимающую Мари. На следующий день один из парочки — высокий, крепкого телосложения человек со смуглым лицом, бритой головой и приятными манерами постучал в дверь съёмной квартиры, где отсиживался после очередного теракта Равашоль. Он пригласил анархиста на встречу и был весьма убедителен, предъявив несколько снимков дочери Равашоля, сделанных на переносную фотокамеру. Так началось сотрудничество некогда вольного анархиста с людьми в синих костюмах.