Пять поросят - Агата Кристи

– Тоже неплохо. Какие еще теории у вас есть?

Карла тихо молвила:

– Еще, возможно… Мередит.

– Мередит Блейк?!

– Да. Вы знаете, он мне кажется именно таким человеком,который может стать убийцей. То есть он всегда был человеком вялым инеуверенным, над которым другие смеются, и, возможно, в душе он переживал.Потом – мой отец женился на девушке, о которой он мечтал. К тому же отец имелбольшой успех в жизни и был богат. Ну, а затем… Мередит изготовлял все этинастойки! Возможно, потому, что имел намерение когда-нибудь кого-то убить. Онсообразил, что хорошо бы привлечь внимание к исчезновению цикуты, чтобы подозрениеупало не на него. Таким образом, гипотеза, что именно он забрал цикуту, –наиболее достоверна. Возможно, ему даже хотелось отправить маму на виселицу.Разве не отказала она ему много лет назад?.. Мне кажется в какой-то мереподозрительным, что он пишет о людях, которые совершают поступки, не отвечающиеих характеру. Не думал ли он о себе, когда писал это?

Эркюль Пуаро сказал:

– Во всяком случае, вы правы в том, что не стоитвоспринимать их информацию как целиком правдивую. Возможно, она была написана снамерением ввести в заблуждение.

– Вот! Именно так! Я это и имела в виду.

– У вас есть еще какое-то соображение?

Карла сказала:

– Читая все, в том числе и письмо мисс Уильямс, я думала и оней. Вы понимаете, с отъездом Анджелы в школу она теряла службу. Если бы Эмиасне умер неожиданно, Анджела, наверное, так и не отправилась бы в школу.Понятно, смерть Эмиаса была бы воспринята как естественная, если бы Мередит незаметил исчезновения цикуты. Я читала о цикуте и узнала, что специфическихсимптомов отравления ею нет. Можно было подумать, что это солнечный удар. Язнаю, потеря места – недостаточная причина для преступления. Но часто случаютсяпреступления по мотивам, которые казались до смешного незначительными. Иногдаэто очень небольшие суммы денег. А если хорошо задуматься, то вовсе неневозможно, что гувернантка средних лет, не очень способная, встревожилась,задумавшись о своем неопределенном будущем. Я об этом размышляла до того, какпрочитала ее письмо. Но мисс Уильямс совсем не похожа на такого человека.

– Совсем. Это разумная женщина.

– Наверное, да. К тому же она кажется абсолютно достойнойдоверия. Вот это меня больше всего и огорчает. С самого начала мы стремилисьузнать правду. И кажется, теперь мы ее узнали. И мисс Уильямс целиком права:надо принять эту правду. Ни к чему строить свою жизнь на обмане только потому,что ты хочешь верить во что-то другое. Лучше всего в таком случае правда! Ячувствую в себе силы выдержать ее. Моя мать была виновна. Она написала мне этописьмо потому, что силы ее кончались. Она была несчастна и хотела меняпожалеть. Я не осуждаю ее. Возможно, я испытывала бы то же самое. Не знаю, вочто может превратить человека тюрьма. Не осуждаю ее также, если она любила отцас таким отчаянием. Отец, наверное, был сильнее ее, но и отца не полностьюосуждаю. Я понимаю его чувства: в нем было столько жизненной энергии, и он былисполнен желания иметь все, что может дать жизнь… Такой уж был характер. К томуже он был великий художник. Полагаю, что это объясняет многое.

Она повернула к Пуаро свое раскрасневшееся от волнения лицо,с вызовом подняла голову.

– Следовательно, вы удовлетворены? – спросил Пуаро.

– Удовлетворена? – Голос Карлы Лемаршан словно разбился обэто слово.

Пуаро наклонился и по-отечески похлопал ее по плечу.

– Послушайте, – сказал он, – вы отказываетесь от борьбы какраз теперь, когда больше всего надо бороться, когда я имею вполне точноепредставление о том, что на самом деле произошло!

Карла посмотрела на него с удивлением:

– Мисс Уильямс любила мою мать, и она видела собственнымиглазами, как та инсценировала самоубийство. Если вы не верите в то, что говоритона…

Эркюль Пуаро встал и произнес:

– Мадемуазель, тот факт, что Сесили Уильямс подтверждает,будто видела, как ваша мать наносила отпечатки пальцев Эмиаса Крейла на пивнуюбутылку – на бутылку, заметьте, – это то, чего мне недоставало, чтобыокончательно, раз и навсегда убедиться, что ваша мать не убивала вашего отца.

Он несколько раз кивнул головой и вышел из комнаты. Карладолго смотрела ему вслед.

– Итак, мсье Пуаро? – сказал Филипп Блейк раздраженно.

– Я должен поблагодарить, – начал Пуаро, – за ваше чудесное,яркое изложение событий.

– Вы очень любезны, – пробормотал Блейк. – Это в самом делевпечатляет. Я так много вспомнил, когда как следует сосредоточился.

Пуаро прибавил:

– Это был на удивление четкий пересказ, но в нем есть несколькопробелов, не так ли?

– Пробелов?

– Ваш рассказ был, если можно так выразиться, не совсемискренним. – Его тон стал более жестким. – Я проинформирован, мистер Блейк, чтов одну из ночей того лета кое-кто видел, как миссис Крейл выходила из вашейкомнаты… Причем – в такое время… что в известной мере компрометирует ее.

Наступило молчание, которое нарушало только тяжелое дыханиеФилиппа Блейка. Наконец он спросил:

– Кто это вам сказал?

Пуаро покачал головой.

– Не имеет значения. Достаточно, что я знаю об этом.

Снова наступило молчание. Затем Филипп Блейк проговорил:

– По-моему, это мое личное дело. Хотя признаю, чтоизложенное мной до некоторой степени не соответствует действительности. Ивместе с тем оно более правдиво, чем вы думаете. Вынужден теперь рассказатьвам, как все было. Да, я недружелюбно относился к Кэролайн. И в то же времяменя тянуло к ней. Возможно, одно влекло за собой другое… Меня злила власть,какую она имела надо мной, и я пытался сбросить ее, постоянно, настойчиво думаяо ее отрицательных качествах. Не знаю, поймете ли вы меня, если я скажу, чтомне не нравилась Кэролайн. Да, я был влюблен в нее в юности. Она не обращала наэто внимания, чего я не мог ей простить. Случай представился, когда Эмиассовсем потерял голову из-за Эльзы Гриер. Хотя это совсем не входило в моинамерения, я как-то сказал Кэролайн, что люблю ее. Она ответила вполнеспокойно: «Я знала это давно». Какая самоуверенность! Я знал, конечно, что онаменя не любила, но видел ее беспокойство, ее огорчение, вызванное увлечениемЭмиаса. В подобной ситуации женщину легко покорить. Она согласилась прийти комне в ту ночь. И пришла…