Странная месть - Эшли Уивер

Грум гордо улыбнулся:

– Стараюсь по мере сил, мадам.

– Муж говорил, конюшни у вас в отличном состоянии. – Нет, разумеется, Майло выразился не совсем так, но, когда речь заходила о лошадях, даже незначительная похвала от Майло казалась большим комплиментом.

Грум так и просиял:

– Это был ваш муж, миссис Эймс?

– Да.

– Он отличный наездник, мадам, просто отличный. И прекрасно разбирается в лошадях.

– Да, он очень любит лошадей.

– Он говорил, что, наверное, вы тоже захотите прокатиться, мадам. Приходите в любое время. Буду счастлив оседлать для вас любую лошадку.

– Спасибо. Приду.

Пожелав груму удачного дня, мы с мистером Уинтерсом вышли из конюшен и направились к дому. Он оживленно говорил о своих планах на первый сегодняшний сеанс и куда больше был озабочен подготовкой красок и инструментов, чем предстоящим завтраком. В холле мы расстались, и я, сняв верхнюю одежду, прошла в столовую. И к своему удивлению, увидела сидевшего за столом Майло. На него это было совсем не похоже, он пришел на завтрак раньше всех остальных.

– Доброе утро, дорогая, – сказал он, поднявшись из-за стола, как только я вошла.

– Доброе, – откликнулась я. – А ты, как посмотрю, сегодня рано.

– Без тебя в постели стало жутко холодно. Как только ты ушла, температура понизилась на целых двадцать градусов.

– Просто не спалось, – пояснила я и пошла к буфету наполнить тарелку. В последнее время аппетит у меня был никудышный, но, похоже, свежий воздух и утренняя прогулка сделали свое дело, и я вдруг почувствовала, что сильно проголодалась.

– Кажется, ты заходила на конюшни, дорогая? – поинтересовался Майло. Я удивилась. Неужели он тоже выходил и видел меня? Но я его не заметила.

– Да. Мы с мистером Уинтерсом обсуждали мой портрет.

– Вот как. Так, значит, ты все-таки согласилась позировать?

– Да. – Я уселась за стол рядом с ним и не стала уточнять, что буду позировать в вечернем платье, а не обнаженной.

– Мне что, следует ревновать?

– Нет, совсем не обязательно, – ответила я, намазывая тост черничным джемом. – Мистер Уинтерес умеет соблюдать правила приличия.

– О, ничуть не сомневаюсь. Да, кстати, у тебя в волосах застряла соломинка, – заметил Майло.

Я посмотрела на него и невольно залилась краской при мысли о том, что он мог подумать. Должно быть, соломинка застряла в волосах, когда лошадь меня обнюхивала.

– Кувыркалась на сене со смазливым художником? Право, дорогая, что за пошлость, никак от тебя не ожидал!

Я собралась ответить, но в этот момент в столовую вошла Беатрис Клайн. Она наверняка слышала эту ремарку Майло, но была слишком хорошо воспитана, чтобы как-то это показать. Что еще хуже, в тоне Майло не чувствовалось ни малейшего намека на то, что он шутит.

Я метнула в сторону Майло гневный взгляд за эту столь неуместную bon mot[5] и обернулась к Беатрис:

– Доброе утро, миссис Клайн.

– Доброе утро, миссис Эймс. Мистер Эймс. – Беатрис подошла к буфету и принялась накладывать еду себе на тарелку.

– Чудесное сегодня выдалось утро, – заметила я. – Холодное, но чудесное.

– Да, погода точно такая же, как в прошлом месяце, – отозвалась она и заняла место на противоположной стороне стола. – Мой брат еще не спускался к завтраку?

– Видела его, когда выходила на прогулку утром. Думаю, скоро придет.

– Возможно. Реджи, знаете ли, иногда гуляет часами.

– Что ж, дамы, прошу прощения, – сказал Майло и поднялся из-за стола. – Что-то и мне захотелось подышать свежим воздухом. На тебя, дорогая, эта прогулка повлияла самым чудесным образом.

Я хмуро взглянула на мужа, все еще раздосадованная тем, что его подшучивания могла услышать Беатрис. И еще больше раздражилась при виде того, как он подмигнул мне, выходя из комнаты.

Что ж, теперь, по крайней мере, я осталась наедине с Беатрис Клайн. Она продолжала методично намазывать тост маслом и, казалось, была целиком погружена в это свое занятие, что дало мне возможность как следует рассмотреть ее.

Действительно, очень эффектная женщина. Короткие темные волосы обрамляли правильные черты лица, глаза большие, темные, в окаймлении густых ресниц. Ничуть не удивительно, что мужчины теряют голову, влюбляясь в нее. Интересно, подумала я, всегда ли она столь холодна и неприступна? Может, именно эта черта привлекает в ней тех мужчин, которые пытаются сломать лед неприступности? Или же холодность возникла у нее после какого-то неудачного романа?

Я не знала, как затронуть тему гибели Эдвина Грина в разговоре с Беатрис. Да и какое право, по сути, имеет малознакомая женщина расспрашивать кого-либо о бывших романах и увлечениях? Я была уверена, что разговорить ее не удастся. Ведь в конечном счете все знали, что она стала яблоком раздора между Эдвином Грином и Брэдфордом Гленном. Один умер, другой был публично обвинен в его гибели, что не помешало ей вскоре после этого выйти за третьего мужчину.

Словом, это была крайне запутанная ситуация, и я считала, что Беатрис не захочет ее обсуждать. Но все же интересно, что из этого правда, а что является выдумкой для придания роману мисс Ван Аллен эффектной интриги. Наверное, был всего лишь один способ выяснить это.

Беатрис была безразлична к моему присутствию, но я подозревала, что это безразличие тотчас рассеется, стоит мне начать задавать дерзкие вопросы.

Какое-то время я колебалась, не зная, какой лучше использовать подход. Беатрис Клайн не из тех, кто будет говорить без обиняков. А потому я решила избрать самый прямой путь в надежде, что это сыграет мне на руку.

– А я тут читаю «Жертву зимы», – произнесла я.

Она сразу насторожилась. Подняла голову от тарелки, и ее лицо превратилось в непроницаемую маску. Даже глаза смотрели равнодушно и отчужденно.

То была, насколько я понимаю, вполне естественная инстинктивная реакция, свойственная всем участникам тех давних событий. Словно они ожесточились и давно подготовились к худшему.

Должно быть, это просто ужасно – всегда оставаться настороже, ждать любого подвоха, стоит только кому-либо упомянуть о той истории. Теперь я понимала, почему все они так дружно возненавидели Изабель Ван Аллен. Ведь, по сути, именно она навсегда изменила их жизни. Со временем это пятно позора, возможно, поблекнет, но никогда не исчезнет совсем.

Беатрис не ответила на мое высказывание, молчала и ждала продолжения. То был своего рода стратегический ход – она собиралась держать оборону до тех пор, пока не разберется, в чем состоит атака.

И я внезапно почувствовала себя виноватой в том, что избрала именно такой подход. Никто не любит, когда им напоминают о каких-то неприятных инцидентах из прошлого, о которых они старались забыть. Впрочем, в любом случае уже слишком поздно. И мне ничего не оставалось, кроме как продолжить.