Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - К. У. Гортнер

Я не стала ждать продолжения. Не обращая внимания на ее призыв остановиться, я бросилась в коридор. Когда я вбежала в комнату Джулии, сердце мое колотилось как бешеное.

В передней был кавардак: женщины укладывали вещи в два больших дорожных сундука. У очага, словно часовой, стоял незнакомый францисканский монах в плаще. Лицо его окаменело, когда он увидел меня на пороге. Личная горничная Джулии, складывавшая одежду, подняла голову. Она уронила вещи и подошла ко мне:

– Донна Лукреция, прошу вас, сейчас не время. Моя госпожа в ярости и…

Я оттолкнула ее. Не обращая внимания на монаха, не сводившего с меня глаз, я двинулась к ее спальне. И в этот момент я увидела Джулию – она бросала притирания и драгоценности в шкатулку на кровати.

– Как она могла так поступить со мной? – услышала я ее голос. – Мой брат умер, а я так и не увидела его. Мы бы так и не узнали, если бы брат Тадео не привез это известие. И все из-за нее.

– Может быть, секретарь солгал, – дрожащим голосом сказала Адриана. – Может быть, он хотел прикрыть свое предательство, свалив вину на Лукрецию.

– Dio mio, как вы можете все еще защищать ее?! Вы слышали, что сказал брат Тадео. Он приехал сюда, потому что мы не прибыли, как ожидалось, в Каподимонте. Ваш собственный сын Орсино и мой брат Алессандро прислали письмо о болезни Анджело. Секретарь получил письмо, но не передал его по назначению, потому что отдал ей. Он говорил правду под пыткой. Он сказал, что передал ей письмо, так как она платила ему, дабы он шпионил за нами.

– Но Лукреция еще ребенок. Она не смогла бы…

– Ребенок?! – Джулия рассмеялась резким смехом. – Разве кто-то из Борджиа когда-нибудь был ребенком? Эти дьяволы выпрыгивали из чрева Ваноццы с когтями и рогами!

Я переступила порог спальни, и Адриана охнула. Джулия посмотрела на меня; ее волосы торчали вокруг перекошенного от злобы лица.

– Если мы дьяволы, то ты прислужница дьявола. – Мой голос звучал тихо, уверенно, хотя внутри у меня все дрожало: я понимала, что разоблачена. – Вряд ли ты можешь изображать невинную овечку после того, что сделала.

Джулия швырнула склянку, что держала в руке, о стену. Та разбилась, в воздухе разлился запах духов.

– Я доверяла тебе. Доверяла и заботилась о тебе. Любила тебя как сестру – и вот как ты мне отплатила.

Она двинулась на меня, занеся для удара руку.

– Не трогай ее! – в ужасе вскрикнула Адриана.

Я подняла подбородок, подставляя лицо под удар. Она остановилась в дюймах от меня.

– Осторожнее, – сказала я ей. – А то ведь я могу и еще кое-что. Могу рассказать папочке все, что знаю, – о тебе, Хуане и моем муже.

Я произнесла эти слова неожиданно для себя самой. Как только я заговорила, Джулия остановилась. Ярость отхлынула с ее лица, кожа так побледнела, что я почти не видела голубую жилку на виске.

– Ты глупая, невежественная девчонка! – выдохнула она. – Ты не знаешь ничего. Ты для них всего лишь еще одна пешка, клинок, заточенный для того, чтобы осуществлять их грязные делишки. Это все Чезаре затеял, да? Он дал тебе задание, убедил тебя в том, что меня нужно уничтожить, но ты никогда не представляла для меня опасности. Ты повредила только этому глупцу, твоему мужу, чьи письма перехватывала, и этой крысе-секретарю, который потерял жизнь из-за горстки порченых рубинов.

– Не смей говорить о моем брате! Речь идет о тебе. И я о тебе все знаю. Я была там в ту ночь в апартаментах Джованни в палаццо Санта-Мария. Я видела, как ты предала папочку.

Она замерла. А потом, к моему смятению, на ее губах заиграла ехидная улыбка.

– Ты так думаешь? Дай-ка я тебе объясню, как обстоят дела между твоим любимым папочкой и мной.

Адриана застонала. Внезапный страх тисками сжал мою грудь.

– Все, что я делала, я делала по его приказу, – сказала Джулия. – Это Родриго послал меня в ту ночь к Джованни. Да, его святейшество, твой отец, наш благословенный папа, приказал мне развлечь твоего мужа. Он уже знал, в каких отношениях состоят Хуан и Джем и чего желает Джованни. Родриго использовал меня, хотел заманить Сфорца в ловушку… и все для того, чтобы защитить тебя.

Я не могла пошевелиться. Да я и дышать едва могла. Ее грязные откровения терзали меня изнутри, словно змея, клыкастая и ядовитая.

– Ты… ты лжешь, – прошептала я. – Папочка любит меня. Он бы никогда…

Она пресекла мои слова, тряхнув головой:

– О да. Он любит тебя. На самом деле он любит одно – la famiglia[48]. Я была его игрушкой. Он взял меня, когда я была не старше, чем ты. Даже до того, как я легла в постель к мужу. И он научил меня быть его шлюхой. Делать все необходимое, чтобы его Лукреции ничто не грозило, – так он мне говорил.

Она замолчала, а я стояла, словно потеряв дар речи, в ужасе от чудовищного смысла ее слов.

– Или ты считала, что той статьи в брачном договоре достаточно? – язвительно спросила она. – Ты думаешь, Джованни согласился бы дожидаться твоего совершеннолетия, не имея никакой замены? Шантаж, дорогая моя Лукреция, – самое сильное средство воздействия на людей. Джованни никогда бы и пальцем к тебе не притронулся, пока Родриго хранил его грязные тайны. Но ты все испортила. Пытаясь доказать превосходство Борджиа, открыла мужу дверь твоей спальни. Надеюсь, ты найдешь, что твои труды стоили того. Теперь тебе от него не уйти. Рим обречен на неудачу, а ты принадлежишь семье Сфорца.

– Нет, – услышала я собственный шепот. – Неправда…

Но я не могла прогнать из воспоминаний взгляда Хуана – он, казалось, знал, что я вижу его в глазок двери. Его шепот: «Теперь ты знаешь, как наилучшим образом угодить твоему мужу». Он совершал эти мерзости с Джулией и моим мужем под моей крышей и не пытался даже скрыть этот разврат, хотя и мог найти десятки других мест, не таких рискованных. Хуан способен на что угодно. Но не папочка. Только не на это.

– Мы с тобой не так уж сильно отличаемся, – продолжила Джулия. – Мы обе рабыни амбиций Родриго, хотя пока ты искала способа, как бы побольнее ударить меня, я обеспечивала неприкосновенность твоей драгоценной девственности.

– Ты лжешь! – закричала я. – Это неправда! Я видела все – тебя и Хуана!

Ее лицо окаменело.

– Ты воистину – одна из них. Ты заслуживаешь того, что случится с тобой, потому что, как и все Борджиа, не способна принять правду. – Она встретила мой взгляд и через несколько обжигающих мгновений отвернулась к своей шкатулке на кровати. – Но веришь ты или не веришь, не имеет никакого значения, – тихо, бесстрастно продолжила она. – Хватит с меня тебя и твоей семейки. Я сыта вами по горло. Кончено. Больше я не буду их шлюхой. Вернусь к мужу, буду просить у него прощения и носить траур по моему умершему брату, последние часы которого твоими стараниями прошли без меня. Уведите ее, – сказала она Адриане. – Не хочу видеть ее близ себя. Она для меня перестала существовать.