Последнее лето - Елена Арсеньева

– Молоды вы еще судить о людях, жизнь поживших, темпаче наших добрых знакомых, – проскрежетал Савелий Савельевич, не замечая,что повторяется, сдерживаясь уж вовсе из последних сил и ничего так не желая,как швырнуть в Аксакова медный шандал с задымившейся свечой. – Междупрочим, ваш монокль-с весьма пруссаками любим, знаете-с? Вроде бы русскомуофицеру негоже…

– Что касается моей молодости, – перебил Дмитрий,который был упрям, как некое животное с длинными ушами и хвостом метелкою, иникогда не умел вовремя смолчать, – я, конечно, в 1904 году не дорос ещевоевать, зато отлично помню поговорку народную, которая тогда ходила: «Воюютмакаки и кое-каки!» Не приходилось слышать, господа? А мне – да, и неоднократно.Нетрудно догадаться, кому какой эпитет принадлежит. Честное слово, я быпредпочел называться макакою… Боюсь, что новая война тоже окажется войнойкое-каков с превосходящими силами противника!

– Окстись, батюшка! – замахала руками МарьяИвановна. – Неужто будет война?! И с кем?!

– Никакой! Войны! Не! Будет! – взревел СавелийСавельевич, вскакивая. Тяжелый стул с грохотом упал.

– Ой, мы чуть не забыли! – так и подскочила Варя,понимая, что пора уносить ноги, не то быть ее неуживчивому возлюбленномубиту. – Мы же собирались сегодня посмотреть в Художественном электротеатрепрограмму. Нынче два «Фарса» и сверх программы – три «Танго». Картина «Танго»поставлена три раза по желанию публики ввиду исключительного состава артистов,исполняющих модный танец.

– Что ж это за танец такой, танго? – МарьяИвановна вовсе не была такой уж глупой, какой привыкла себя подавать. Простоона знала, что мужу очень нравится считать ее гусыней, ну и на здоровье! Сейчасона изо всех сил изображала интерес, которого вовсе не испытывала, только быотвлечь внимание Савелия от дочкиного жениха, смягчить отцовский гнев.

– Красота неописуемая!

– Редкостная чепуха! – в один голос подаливзаимоисключающие реплики Варя и Дмитрий, взглянули друг на дружку возмущенно ирасхохотались.

– Погоди, помолчи! – махнула рукой Варя изатараторила: – На Полевой улице, дом 73, открылись курсы танцевМишель-Михайленко. Вот, я списала объявление! – Она вытащила из карманчикаюбки листок и с выражением прочла: – «Настоящий балетный и национальный «Танго»и бальный менуэт. Прием ежедневно во всякое время». Ну, бальный менуэт намвроде ни к чему…

– А по мне, лучше менуэт изучить, чем бродить, цепляясьдруг за дружку, вихляясь ногами, в вашем танго, – возразил Дмитрий.

– Как это – ногами вихляясь? – удивилась МарьяИвановна.

– Да вот так! – Дмитрий порывисто вскочил ипринялся выписывать по полу восьмерки, неуклюже цепляясь носком заносок. – Кавалер вот этак стоит, а дама вокруг него крендельки пишет. Ипоза у них самая дурацкая: щека к щеке.

– Ты что? – обиженно спросила Варя, и носик еепокраснел. – Не хочешь танцевать со мной щека к щеке?

«Вот я и правда дурак!» – ужаснулся Дмитрий и тотчас, какему показалось, нашел, как вывернуться из положения:

– Между прочим, кайзер Вильгельм издал приказ,запрещающий офицерам германской армии танцевать этот «похотливый ивозмутительный танец», если на них надет мундир. А я все же в мундире, хоть идругой империи…

– Похотливый и возмутительный? – простонала МарьяИвановна. – Варька, не смей туда ходить, на поганые курсы…

– Кайзер Вильгельм запретил? – перебил ее СавелийСавельевич, который от неприязни к Аксакову вовсе голову потерял. –Ничего! Что немцу смерть, то русскому здорово! Учись, Варька, свой танготанцевать. А коли кавалер твой не желает, – последовал лютый проблеск очейв сторону молодого человека, – мы другого найдем!

Дмитрий, не ожидавший такого демарша, растерянно хлопнулглазами, выронил монокль и жестоко насупился.

Ага! Обиделся? Ну так я тебя еще пуще обижу! СавелийСавельевич и сам не понимал, что его так разобрало. Из-за какой-то пляски,пусть и иноземной, пусть и заморской (танго ведь изобрели в Аргентине, а это,кажись, страна заморская… а впрочем, Савелий Савельевич сызмальства в географиине силен был, так что извините великодушно, коли что напутал!), жених готовпоссориться с невестой? Вместо того чтобы взять да и доставить ей удовольствие?Такое не помещалось в савельевской голове.

Нет слов, в его доме нравы были самые патриархальные, исупруга его, глупая гусыня, твердо была приучена к месту. Однако (положа рукуна сердце) единственную по-настоящему счастливую пару он наблюдал там, где мужполностью находился под каблуком у супруги. Для себя Савелий Савельевич,разумеется, подобного никогда бы не допустил, однако для Варьки находил такоеположение вполне приемлемым. Так что пускай жених привыкает к своему месту! И,глядя то в готовое накукситься лицо дочери, то в замкнутое лицо Дмитрия, онрявкнул:

– А коли не по нраву тебе танго с Варькой танцевать, товот он – бог, а вот он – порог!

Дмитрий вылетел из столовой, даже не оглянувшись. МарьяИвановна беспомощно прижала руки ко рту.

Варя с ужасом смотрела на отца.

– Ничего, – пробурчал Савельев, уже несколькоостынув и начиная понимать, что наломал, пожалуй, дров преизрядно, на целуюполенницу хватит. – Воротится, никуда не денется! А не воротится, так онои еще лучше!

* * *

Проводив Шурку Русанова, а потом и девушек, Виктор вернулсяв подвал за Павлом, и вскоре они проходными дворами выбрались на Жуковскуюулицу. Павел с явным наслаждением снял очки, спрятал их в карман и потерпокрасневшую переносицу. У него оказались глубоко посаженные серые глаза.

Было уже совсем темно, вьюжно. Очень сильно подморозило квечеру, и на Благовещенской площади горел один из костров, разводимых поприказу градоначальника для обогрева прохожих. Городовой в толстом башлыке изимней черной шинели топтался рядом, изредка зычно окликая проезжавших мимовозчиков с пошевнями, полными дров. Всякий послушно сбрасывал несколькополеньев. Около огня жались несколько жалких побродяжек и не менее жалкихоблезлых дворняг. Подходили греться и извозчики, а также некоторые прохожие. Вособо лютые морозы такие костры горели круглые сутки. Теперь, в феврале, вродебы уже не ждали холодов, но, чуть только они ударили, костры на перекресткахгорода запылали вновь.

Павел и Виктор прошли мимо. Виктор изредка оглядывался,никого, правда, не видя, но зная, что где-то неподалеку идут надежные ребята,охраняют.