Ночь, когда Серебряная Река стала Красной - Кристин Морган

огляделся, наблюдая, как щуплые, испуганные, ползущие, как мыши, оставшиеся в живых жители Сильвер-Ривер начали собираться. Он увидел большинство Скоттов из конюшни, племянниц-близнецов мэра Фритта, которые держались друг за друга так, словно никогда не собирались отпускать, возницу и его подмастерье, вдову, которая принимала стирку. Он видел измученные лица и остекленевшие от шока глаза.

Он не видел своих собственных детей, и его сердце заныло в груди. Его рука крепко обхватила Канну.

"Но как вы узнали?" спросила Канна.

Пронзительный вопль прервал Фелипе, когда он собирался ответить. Мгновением позже дверь распахнулась, и в комнату ворвалась миссис Прайс, жена адвоката. Как и все остальные, она была в ночном белье и в полном беспорядке. В слезах, с красными рубцами вокруг запястий, как будто ей пришлось бороться, чтобы освободиться от привязи, она подбежала к ним.

"Мой мальчик!" — всхлипывала она. "Мой Эммет! О, Боже! Кто-нибудь, пожалуйста, кто-нибудь, помогите!"

"Он… ранен?" Шейн едва мог заставить себя сказать хотя бы это; он знал Эммета. Друг Коди. Тощий паренек, но хороший. Гораздо лучше, чем он мог бы быть, учитывая его отца.

"Он ушел!" Миссис Прайс сжала руки. "Я пошла в его комнату и к его кровати, там было пусто! Я подумала, что он должен быть наверху, не шевелиться, знаете, как он делает, когда есть проблемы, но…"

"Подожди, ушел?" Канна отстранилась от Шейна и взяла миссис Прайс за руки. "В смысле, он улизнул? До того, как все это случилось?"

"Он бы не смог! Его отец… " Она затряслась. "Я хочу сказать, Эммет — хороший мальчик! Послушный!"

"Коди и Мина тоже ушли", — сказала Канна. "Я зашла в их комнаты, когда началась стрельба, и их кровати тоже были пусты!"

Хейзел Скотт задыхалась, пробивая себе путь к ним локтями, хотя дочери пытались ее удержать. "Альберт! Его тоже нет дома! Я боялась, что он пошел в конюшню посмотреть на жеребенка, и они забрали его, когда они… когда они… когда они убили Абрама…..но, может быть…?"

В этот момент, несмотря на все их различия, все три матери были едины.

"Итак, Хейзел", — начал мистер Скотт тоном, на который у него не хватало сил. Вместо того чтобы продолжать, он вынужден был отвернуться, изо всех сил пытаясь сдержать свои эмоции.

Общий ропот перешел в бормотание. Затем женщина в черном, Смертоносный Лотос карнавала, прорезала его, словно ее слова были мечом.

"Ваши дети", — четко произнесла она. "Я знаю, где они".

* * *

Альберт не мог перестать трогать свое ухо. Он старался делать это незаметно, когда никто не смотрел, не желая привлекать еще больше внимания.

Не то чтобы Эмметт не делал то же самое со своей ногой, надавливая на нее через ткань слишком больших одолженных штанов, которые ему кто-то принес. Штаны скрывали место, куда вонзилась стрела, хотя все видели рану. И все же он встал и пошел.

То же самое было и с Коди; Коди все время качал головой вперед-назад, поворачивал ее на шее то так, то эдак, словно удивляясь, что она все еще работает правильно. Удивляясь, что больше не больно. После того удара, который он получил, удара, который оглушил бы и быка!

Никому не показалось бы странным, если бы рука Альберта продолжала шарить вверх.

Мина рассказывала ему об исцелении Эммета, о том, что она видела, что они сделали. Он сам испытал это, когда они сделали то же самое с ним, хотя у него было искушение выдать это за эффект от лекарства, которое дала ему Радужная Энни.

Ни одно из обычных лекарств не могло объяснить этого.

Он снова потрогал ухо.

Оно казалось не совсем правильным, странным и неправильной формы. В зеркале Радужной Энни он увидел коричневато-розовую ткань, прилипшую к пятнистому пятну, похожему на частично расплавленный воск. Ему сказали, что волосы на этом месте могут полностью не отрасти. У него навсегда останется шрам. Слух — который сейчас с этой стороны был словно набит ватой — может улучшиться, а может и нет.

Но его ухо!

Разорванное на куски этими когтями! Когти впились так глубоко, что процарапали черепную коробку! Кровь залила все его плечо! Он не должен был жить. Или, в лучшем случае, должен был прожить лишь некоторое время, пока рана не загноилась, пока не началась инфекция, и он не раздул боковую часть своей головы, полную гноя, пока она не прогнила до самого мозга.

И все же он был здесь. Потому что Живой Призрак приложил к нему эти о-очень белые руки и облегчил тяжелейшую травму. Вот он, тоже сидит в одолженной слишком большой одежде за длинным дощатым столом в большом карнавальном шатре. Он, Коди, Эммет, Мина, Салил и веснушчатый Иен, чье имя они наконец-то узнали.

Сидел с Томом Шортом, который, несмотря на свою грубоватую внешность, относился к Альберту как к родному дяде — "Мы, цветные, должны держаться вместе, независимо от размера, да, я прав?" — говорил он, ухмыляясь Альберту. Сидел с человеком-фантазером и Радужной Энни, которая, похоже, была дамой человека-фантазера. И сам доктор Оддико, который казался отцом причудливого человека.

Живого Призрака, однако, не было. Исцеления взяли свое. Матушка Сибилла тоже, должно быть, отдыхала. Принцесса Воронье Перо передала собаку Мине, поспешно объяснив, что она нужна в другом месте. Что-то связанное с ее птицами, хотя Альберт не видел ни одного ворона с тех пор, как они добрались до лагеря.

Другие участники карнавала ходили туда-сюда, и, несмотря на то, что было уже далеко за полночь, накрыли отличный ужин и приняли гостей со всем радушием. Гостям были предложены кровати, но о сне они и не помышляли. Они слушали — даже Альберт с его исцеленным магией ухом — как Мина наконец получила ответы на некоторые из своих многочисленных вопросов.

Все они, сказал доктор Оддико, глубоко сожалели и горько сожалели о том, что произошло вечером. Матушка Сибилла, похоже, узнала об их присутствии, как только они подкрались к лагерю. Это был не первый раз, когда авантюрные горожане так поступали, и не последний. В их глазах это было частью веселья.

Так что они