Радость, гадость и обед - Хел Херцог

Кливленд Эмори

Петушиные бои — это самый человечный, а пожалуй, и единственный человечный вид спорта.

Капитан Л. Фиц-Барнард

Я еду по сороковому шоссе в Ноксвилл, чтобы побеседовать с Эдди Бакнером, старым любителем петушиных боев. Мы с ним общались много лет назад, когда я писал диссертацию о поведении кур и психологии участников петушиных боев. За десять миль до Теннесси мимо окон моей машины вдруг начинают летать белые перышки. Я прибавляю скорость, обгоняю пару фур и пристраиваюсь за двумя грузовиками с открытым кузовом. В каждом кузове по тридцать четыре проволочные клетки с живыми курами. Грузовики держат путь на мясокомбинат. Каждая клетка в ширину имеет около метра, в длину — метр с четвертью, а в высоту сантиметров тридцать, и в каждой сидят по тридцать — сорок кур. Я подсчитываю в уме: по триста квадратных сантиметров пространства на курицу дает нам больше тысячи кур в каждом грузовике. Да они там набиты как шпроты в банке! На улице всего двенадцать градусов тепла, а куры ничем не защищены от ветра и от шума шоссе. Когда мы пересекаем линию штата, неофициально именуемого «Куриным округом», грузовики идут под сто двадцать километров в час. Куры дрожат и прячут голову под крыло; они напутаны, ветер срывает с них перья. Я думаю про себя: интересно, почему федеральные законы о защите животных не запрещают перевозку кур на убой из штата в штат?

Я ехал за грузовиками еще миль двадцать. Мы миновали съезд в Уилтон-Спрингз и были совсем рядом с заброшенной «Ареной четыре-сорок», где некогда проводились петушиные бои. В 2005 году ФБР начало судебную кампанию против устроителей петушиных боев на востоке Теннесси, и арена была закрыта. Но, хотя за тридцать лет на главной площадке «Арены четыре-сорок» погибло немало представителей куриного племени, в тысячу раз больше их умерло ради того, чтобы накормить голодных туристов, которые едут из Смоки-Маунтинс, останавливаются у «Макдоналдса» и заказывают обед с коробочкой макнаггетсов. Тут-то я и понял, что сравнивать этичность петушиных боев с этичностью куроедения куда сложнее, чем кажется.

Если бы наш лабрадор-ретривер Молли не полюбила сырые яйца, я никогда бы не проник в таинственный мир нелегальных петушиных боев, который, как оказалось, существовал в нашем небольшом городке. Вскоре после того, как мы переехали в горы, Молли повадилась воровать яйца из курятника нашего соседа Хобарта. Я заподозрил неладное, когда однажды, вернувшись с работы, обнаружил Молли лежащей на крыльце. На одной лапе у нее краснела ранка, а рыльце явно было в пушку, точнее, в яйце. На следующий день Мэри Джин случайно повстречалась в бакалейной лавочке с женой Хобарта, Лейни, и упомянула о том, что Молли поранилась, но где и как — неизвестно. «Ах, вот вы о чем, — сказала Лейни. — Хобарт опять поймал ее у нас в курятнике, ну и всыпал немного. Не волнуйтесь, он выпалил мелкой дробью, это ничего».

Я не стал затевать скандал с Хобартом — все-таки мой пес действительно воровал у него яйца. Однако я понял, что нужно что-то предпринять, причем быстро. И тогда я решил завести собственных кур и научить Молли не трогать их. Я просмотрел раздел объявлений в газете и в разделе «Домашняя птица» обнаружил именно то, что и было нужно: «Цыплята — 2 доллара 50 центов штука. Ловить самостоятельно. Звоните Р. Л. Холкомбу, Стоуни-Форк». Цена была невысока, а до Стоуни-Форка от нас всего пара миль. Я сел в машину и поехал в горы. Во дворе у мистера Холкомба расхаживало с полдюжины птиц, среди которых были и маленькие бурые курочки, и пара роскошных петухов. Мистер Холкомб рассказал, что прежде они были участниками петушиных боев, да и сам он боями всерьез увлекался, но теперь он держит петухов просто так. Побегав часок по двору, я ухитрился поймать петуха и пару кур, но главное — сумел разговорить хозяина и расспросить его о петушиных боях. Только тут я узнал, что, оказывается, живу в самом сердце мира, который, как правило, не виден моим коллегам по колледжу.

Мистер Холкомб сказал, что, если я хочу узнать побольше о бойцовых петухах, мне следует поговорить с человеком по имени Фейб Уэбб — живой легендой завсегдатаев петушиных боев с запада Северной Каролины. Я позвонил Уэббу и очень удивился, когда он пригласил меня в гости. Это оказался мужчина за семьдесят, высокий, рыжеволосый, краснолицый. Он жил неподалеку от дороги — полмили по грунтовке, и вот он, небольшой белый дом, с трех сторон окруженный лесным заповедником Фасги. Сам дом с дороги виден не был, зато шум птичника разносился очень далеко. Уэбб держал несколько дюжин великолепных бойцовых петухов — одни были бордового, почти фиолетового цвета с зеленым отливом, другие — снежно-белые, а третьи — черные с оранжевыми воротниками. У каждого петуха была отдельная проволочная клетка.

Фейб любил поговорить о петухах, поэтому я стал время от времени бывать у него. Он водил меня по птичьему двору, рассказывал о родословной каждого петуха, подсыпал тут и там зерна, подзывал своих питомцев. И всякий раз Фейб показывал на старого, покрытого шрамами бойцового петуха (кажется, одноглазого) и, сам по-петушиному надуваясь от гордости, говорил: «А вот этот вот — шестикратный победитель!» На самом деле Фейб бросил петушиные бои задолго до того, как мы познакомились, и только время от времени бывал на случайных боях, покупал дешевый билет и ставил какую-нибудь мелочь.

Я совершенно озадачен. Если человек так любит своих птиц, как может он участвовать в жестоких и незаконных боях, которые почти всегда оканчиваются смертью? И вот однажды, когда мы сидели у Фейба на кухне и попивали лучшее домашнее кукурузное виски Северной Каролины, я высказал хозяину эту свою мысль. Тогда Фейб предложил сводить меня на петушиные бои. Он сказал, что хочет, чтобы я понял: петушиный бой — это вовсе не мясорубка, как считают изнеженные горожане. Увы, я так и не пошел с ним — откладывал, откладывал, а потом узнал из газеты, что Фейб умер. Вероятно, у него случился сердечный приступ.

Вскоре после смерти Фейба меня пригласил к себе в офис декан колледжа, где я временно преподавал. Мне была предложена постоянная работа, при условии, что я закончу диссертацию и получу докторскую степень по психологии. Вот так разом наблюдение за купленными у мистера Холкомба курами превратилось из праздного занятия в толчок для карьеры. Проштудировав материалы о поведении домашней птицы, я убедил моего научного руководителя сделать темой моей диссертации кур. Особенно меня интересовали различия в поведении цыплят различных пород, в том числе бойцовых. Два месяца спустя я устроил у себя в подвале мини-инкубатор. Оплодотворенные яйца красного род-айленда и белого леггорна мне без труда удалось достать в университете, на кафедре домашней птицы, однако добыча яйца от чистокровной боевой породы превратилась в настоящий квест. Связавшись с друзьями друзей моих друзей, я вышел на нескольких теннессийских любителей петушиных боев, и те охотно мне помогли. Один из них, по имени Джим, даже пригласил меня с собой на ближайшие бои в Северной Каролине. На этот раз я согласился сразу.

Бои проходили на арене неподалеку от заброшенной воскресной школы Эббс в округе Мэдисон. Снаружи здание походило на большой сарай. Мы заплатили за вход, и Джим отправился перекинуться парой слов с приятелями, а я постарался стать невидимым. В воздухе стоял сигаретный дым, крепкий запах кофе и жарившихся на гриле у стойки котлет для гамбургеров. Человек сто пятьдесят зрителей сидели на трибунах или прогуливались по залу. Среди зрителей я увидел мужчину в инвалидной коляске, а рядом сидели его жена и сын лет двенадцати. Раздался усиленный мегафоном голос распорядителя — перекрывая гул толпы, он велел владельцам петухов, которым предстояло участвовать в следующем бою, подойти к главной площадке.