Двойной сюрприз для блудного папочки - Валентина Гордова

–Ммм?

–Меня только что сбила выскочившая из лифта девушка, – как-то с намёком говорит Яна.

Бросаю на неё взгляд и вновь возвращаюсь к изучению понравившегося ей детского дома.

–Что ещё за девушка?

Лично меня интересует только одна девушка. Она сейчас сидит дома и не замечает ничего вокруг, в том числе и своего жениха. Интересно, она хоть заметила, что я ушёл?

–Беременная девушка.

Вновь смотрю на Яну, позабыв про бумаги. Беременная девушка? Моя девушка тоже беременная. И она вполне могла появиться здесь.

–Невысокая, с длинными волосами и огромным животом?

Что-то с силой бьёт по горлу изнутри, когда Яна Викторовна призадумывается на секунду и уверенно кивает.

–Увидела бумаги у меня в руках, спросила, кому я их несу, а потом побледнела и убежала. Я предлагала вызвать ей скорую, но она сказала, что внизу её ждёт жених. И... убежала.

Смотрю на чёртову стопку, затем на листок в руках. Два огромных слова «Детский дом» бросаются в глаза сразу следом за фотографией.

Несложно догадаться, что увидела и о чём подумала моя Варя.

Мы практически поругались без слов, я уехал.

Она приехала следом, увидела информацию про множество детских домов.

Услышала, что это всё – для меня.

И наверняка решила, что я хочу избавиться от наших детей.

Отдать их в детский дом.

–Дура, – зло смахиваю какой-то отчёт на пол.

Желание разъебать что-нибудь в щепки, но я сдерживаю порыв, поднимаюсь и выхожу из кабинета, никак не реагируя на что-то говорящую мне в спину Яну.

Достаю мобильный из кармана и вижу два пропущенных от Вари. Вырубил звук ещё вчера дома, тупо не хотел ни с кем разговаривать, а сегодня забыл включить обратно.

Набираю её номер. Череда длинных гудков сменяется звенящей тишиной. Набираю ещё раз. И ещё, пока не слышу вместо гудков голос, сообщающий о том, что абонент временно недоступен.

–Яна, потом! – Кричу через весь коридор.

Несколько раз подряд вдавливаю кнопку вызова лифта, но в итоге просто выскакиваю на служебную лестницу. Пролёты сменяют друг друга на скорости, когда один неверный шаг может привести к дыре в черепе от тесного знакомства с полом или стеной.

Выскакиваю на улицу, продолжая бесполезно названивать Варе. Кидаю в голосовую почту сообщения о том, что эти дома искал не я. Объясняю всё максимально быстро и понятно, хоть и догадываюсь, что она их все даже слушать не будет.

Прыгаю в машину, срываюсь с места. По пути пару раз проскакиваю на жёлтый, едва не становлюсь причиной как минимум трёх аварий.

Но дома пусто.

Я обхожу его весь, заглядываю во все щели.

Плюшевые соседи на своих местах. Гирлянды висят везде, куда Варя их развесила. Её вещи на местах, и даже ноутбук, который приветствует меня десятком открытых вкладок в браузере.

Здесь всё, кроме Вари.

Я сбегаю из страны.

По дороге в аэропорт звоню отцу и договариваюсь с ним о том, что он заберёт меня отсюда.

Отключаю телефон, когда Егор начинает звонить без перерыва.

Выбрасываю его в мусорку в аэропорту, когда хочу ещё раз связаться с отцом, но вижу усыпанный экран звонками от Минина и моей мамы. Странно, что она «проснулась» вот только сейчас, но у меня нет желания разговаривать с ней.

Покупаю новый телефон тут же.

Номер отца я помню наизусть, как и номера всех остальных важных для меня людей, от половины из которых следовало бы избавиться.

Через час меня сажают на самолёт.

Пересадка в Москве, новый самолёт до Берлина.

Отец встречает в сопровождении охраны. Обнимает крепко, облегченно выдыхает куда-то мне в волосы и ведёт до машины.

Его дом просто потрясающий. Огромный белоснежный особняк в три этажа, высокий забор и мраморные статуи в большом саду. Насколько я знаю, у него есть дома почти во всех странах Европы.

За два следующих дня мы почти не пересекаемся. Дом полон незнакомцев: охрана, прислуга, даже привезённые специально для меня два медика, что поселились в комнатах по соседству.

В среду отец отвозит меня в частную клинику. Много вежливых докторов обещают, что всё будет хорошо. Они говорят это на немецком, и мне приходится прибегнуть к помощи Гугл-переводчика, чтобы понять, о чём они говорят.

Кстати, их язык не такой уж и жуткий, как все думают. И пока у меня берут кровь из вены, я сижу в удобном кожаном кресле и думаю о том, что мы с детьми обязательно выучим его. И английский тоже. А ещё я обязательно научу их рисовать. И, может быть, запишу на пение. И в бассейн. И ещё во множество мест, чтобы они смогли попробовать максимально много до того момента, как решат, что знают обо всём лучше своих родителей.

Кстати, про второго родителя я стараюсь и вовсе не думать.

Я выбросила телефон, и теперь единственный способ нам связаться – это если я сама позвоню ему. Наверно, так и нужно было сделать. Нужно было позвонить ему и нормально обо всём поговорить, но проблема в том, что я ещё не достаточно успокоилась от всего произошедшего в последние дни, чтобы адекватно разговаривать о том, что причиняет мне столь невыносимую душевную боль.

Моя обида сильнее меня.

Моя обида стучит в висках сильнее голоса разума.

Я допускаю, что могла просто всё не так понять, что эти детские дома могли быть и не для Егора вовсе, но...

Я не могу думать об этом сейчас. Только не сейчас. Сначала мне нужно убедиться в том, что с моими близнецами всё хорошо. Когда я буду в этом уверена, я смогу справиться и со всем остальным.

Мне просто нужна эта эмоциональная основа. Твёрдая земля под ногами. Уверенность, что даст сил на всё остальное.

Вечером в мою дверь раздаётся короткий стук. Здесь все стучат, и все постоянно заходят проверить меня.

Но в этот раз гость удивляет меня хотя бы тем, что приходит впервые за всё время.

На отце ботинки и тёмные брюки, белая рубашка расстёгнута на две верхние пуговицы. Галстука нет, но золотые запонки на месте.

–Привет, – грустно улыбаюсь ему, точно зная, что не услышу приветствия и даже не увижу его улыбку.

Кажется, этот мужчина напрочь позабыл, что значит улыбаться. Он всегда ходит серьёзным и немного настороженным, даже дома. Всегда занят, никогда нет даже минуты свободного времени.

Папа просто коротко кивает в ответ на моё приветствие, закрывает дверь, проходит и опускается на край моей постели. Она большая, как и вся комната, и постельное бельё на ней под цвет мебели и стен – светло-бежевое.