Удочеряя Америку - Энн Тайлер

– Слишком много об этом думаю.

Машина уже остановилась, но Мариам не выключала мотор, и Дэйв понял, что она не собирается заходить. Она смотрела прямо перед собой, упираясь взглядом в ветровое стекло.

– Наверное, это граничит с жалостью к себе, – сказала она. – Которую я презираю.

– Я ничего подобного не говорил! Нет в вас ни грамма жалости к себе.

– Но видите ли, – продолжала она, – человек впадает в… как бы это сказать… у него складывается предвзятое мнение. Начинает казаться, будто все было бы по-другому, если бы ты был частью этой страны. Начинаешь думать, будто иностранность определяет всю твою жизнь. «Если б я была дома», – говоришь себе и забываешь, что к той стране ты тоже перестала принадлежать. После стольких-то лет. Она уже не будет для тебя домом.

Дэйву казалось, что смысл ее слов глубоко печален, но голос был ясен, лицо, повернутое в профиль, бесстрастно. Желтый свет падал на лицо или пропадал на миг, когда между автомобилем и фонарем на подъездной дорожке проходили другие гости.

– Мариам! – позвал Дэйв.

Она обернулась, посмотрела на него как будто издали, дружелюбно, однако в глубокой задумчивости.

– Вы часть этой страны, – сказал он. – Принадлежите ей точно так же, как я, или кто угодно, или Битси, или… Это как с Рождеством. Всем кажется, будто лучше сжился кто-то другой.

По крайней мере, она вроде бы его слушала. Склонила голову набок, смотрела ему в глаза. И вдруг он смутился. Нельзя же так торжественно выступать.

– Ну ладно, – сменил он тон. – Вы же зайдете?

Она выдохнула:

– Ох!

– Прошу вас, – сказал он, дотянулся до ключей в замке зажигания, выключил газ. – Пойдем, – позвал он и передал ей ключи. И тут показалось, что слова приобретают новое значение, и он позвал ее снова: – Добро пожаловать, Мариам. Добро пожаловать домой.

И ее пальцы сомкнулись не на ключах, а на его пальцах, они сидели, держась за руки, внимательно глядя друг на друга.

Право, Зиба не знала, что и думать.

Ее все теребили, особенно женщины. И мама, и невестки, и жена Сируза Нахид.

– Мариам… Она… Она в самом деле?.. Почему она все время появляется с отцом этой Битси?

Она пришла вместе с ним в марте на новогоднюю вечеринку у Хакими – на стопроцентно иранский праздник, что родители Зибы каждый год устраивали в каком-нибудь большом вашингтонском отеле. Обычно Мариам их не посещала. «Ханум не снисходит до наших простеньких семейных сборищ», – со смаком говорили друг другу родичи; на самом деле «сборища» были очень далеки от простоты, и, скорее всего, именно поэтому Мариам всякий раз находила предлог, чтобы уклониться. Гости разряжены в пух и прах, очень много музыки, очень шумно, веселились чуть ли не до утра. Но в тот год – вот она, Мариам, в длинном черном шелковом кафтане с золотой вышивкой, черные волосы плотно и гладко стянуты на затылке, лицо – идеальный, великолепный овал, безупречный макияж, а подле нее Дэйв Дикинсон в мешковатом сером костюме, голубой рубашке и полосатом галстуке, – кажется, Зиба впервые (если не считать похороны его жены) видела Дикинсона в галстуке. Он был чуть ли не единственным тут американцем. Ну да, кое-кто из молодых кузенов женился на блондинках, трудно иранцу устоять перед блондинкой, но все же этот мужчина выделялся бледностью, увядший какой-то. Но его вроде бы это не беспокоило. Он глазел по сторонам с откровенной радостью – и на изысканную обстановку, и на музыкантов с сантурами и тамбуринами, и на разодетых детишек, носившихся стремительно среди взрослых. При виде разнообразной еды он так стиснул крупные руки, словно едва мог сдержать бивший через край восторг. Кто-то из гостей рассмеялся, и Зиба чуть ли не пожалела беднягу, хотя сам он ничего не заметил.

Она знала, что он приедет с Мариам, но лишь потому, что в последний момент ей сказали об этом родители. Сама Мариам ее не предупредила.

– А тебе она говорила? – спросила Зиба мужа, и Сами покачал головой.

Этот разговор произошел перед самым началом празднества, и все же она изумилась, завидев примерно час спустя Дэйва посреди собравшейся толпы. Он стоял под высокой мраморной аркой, рядом с витой колонной, зазор между ним и Мариам не превышал трех сантиметров. Зиба это очень даже заметила (и все обратили внимание). Весь вечер он тенью следовал за Мариам, хотя притрагиваться к ней не притрагивался. Мариам же вела себя так, словно они всего лишь приятели. Не касалась его руки, если заговаривала с Дэйвом, не взяла его под локоток, когда они двинулись навстречу Сами и Зибе поздороваться. Значит, их отношения еще только-только начинаются – первое свидание или второе. Или же это вовсе не свидание, а культпоход, Мариам решила удовлетворить любознательность Дэйва. Или даже руководствовалась соображениями удобства: Мариам не любила водить машину в темноте. (Но в таком случае почему бы не поехать с Сами и Зибой.)

На следующее же утро Зиба позвонила Битси. Та сказала, что и ей отец ни словом не обмолвился.

В апреле, когда новогоднюю вечеринку устраивала Мариам (это вошло в обычай с тех самых пор, как у них появились девочки), Зиба и Сами, приехав к ней, застали там Дэйва – а ведь они приехали заранее. Как обычно, хотели иметь время в запасе до гостей, чтобы помочь, хотя у Мариам всегда и без них все под контролем. В итоге Дэйв предложил им аперитив, Дэйв откликнулся на звонок в дверь, когда приехали родители Зибы, и пошел им открывать. Но опять-таки они с Мариам соблюдали дистанцию, и ее еду он хвалил, как любой гость, – спрашивал, что за специи она использовала, и, по-видимому, не был заранее посвящен в подробности меню.

Битси, приехав вместе с Брэдом, приветствовала отца:

– О, папа, ты здесь! А мы-то все утро тебе звонили, хотели тебя подвезти.

Все утро? – мысленно переспросила Зиба. Так он тут спозаранку торчит?

Мать Зибы сказала ей после праздника, что следует немедленно выяснить у Мариам, как обстоят дела.

– Это же твоя свекровь! – кричала она в телефон. – Ты с ней чуть ли не каждый день видишься. Вот и спроси: «Нам уже покупать свадебные наряды?»

– Спросить ханум? – изумилась Зиба.

Обычно она возражала, когда родичи за спиной Мариам именовали ее «ханум». Вообще-то это значит попросту «мадам», но они произносили это слово таким тоном, словно подразумевали «ее величество». И Зиба это не одобряла или, по крайней мере, делала вид, не признаваясь даже себе, до какой степени она побаивается Мариам. «Нужно просто узнать ее получше», – твердила она родным и всей душой надеялась, что однажды ее слова совпадут с реальностью.

Но теперь она решилась:

– Я бы никогда не осмелилась задать ей такой вопрос.

Мать настаивала:

– Тогда пусть Сами. Уж Сами-то она скажет.

Сами сказал, что для него спросить такое – не проблема. И все-таки он выжидал, пока не увиделся с Мариам лично, отметила Зиба. Не взял трубку и не разобрался сразу же. (Зиба об этом с ним не заговаривала. Между ними давно установилась определенная деликатность, привычка действовать осторожно, в перчатках, если речь шла о его матери.) В воскресенье, когда они по дороге в кино завезли Сьюзен к Мариам, Сами обронил: