Месяц надежды - Александр Бушковский

– Да ради бога.

– Алексей!.. – с дозированной улыбкой произнесла Карина.

Он, не прекословя, взял гитару, чуть повернул половину колков под себя, немного подумал и в конце концов решил воспользоваться Маринкиным репертуаром. У нее, как и у Алексея, было свое хобби. Паша с Максом как-то обходились без таковых. Правда, оно, в отличие от увлечения Алексея, требовало неизмеримо меньших затрат. Маринка регулярно посещала городской клуб бардовской песни и приносила оттуда немало интересного, пусть порой и полувековой давности, а то и постарше.

Он выбрал песню, взял пару мягких аккордов.

Ему приятно было, как смотрела на него Оля. – Вот только Карина этот взгляд перехватила, и у Алексея осталось впечатление, что за невидимой маской появилось некое недовольство. Наверное, он ей все-таки не ко двору. Некогда об этом думать, публика продолжения ждет.

– Вот это другое дело, – одобрила Карина эту песню. – Вы сами сочиняете?

– Увы, нет. Бог таланта не дал.

После очередных рюмок и бокалов было решено потанцевать. В обширной гостиной сталинки оставалось для этого место, пусть и не особенно много. Начать решено было с медленного танца. Алексей встал и послал Оле многозначительный взгляд.

Она охотно поднялась, но рядом словно из воздуха возникла Карина, легонько коснулась его локтя и проговорила:

– Алексей, вы не против, если мы с вами пару минут посекретничаем?

Ну и что тут поделать? Адмиралы младшим сержантам не предлагают, а приказывают.

– Конечно, – сказал он.

– Ничего, если на кухне?

– Ничего.

– Пойдемте, – заявила она и первой двинулась в сторону кухни.

Алексей успел оглянуться, и Оля послала ему ободряющий взгляд.

На кухне Карина первым делом открыла форточку, достала из шкафчика початую пачку дамских сигарет, массивную хрустальную пепельницу, поставила ее на стол рядом со стопкой грязных тарелок, кивнула Алексею на табурет.

– Садитесь. Курите, если хотите.

Он усмехнулся.

– Вы же сами говорили, что курить можно только на балконе.

– У меня дома я сама порядки устанавливаю, – сказала она с ноткой надменности, очень похоже, на сей раз не наигранной, а самой что ни на есть неподдельной. – И меняю их по ходу дела, если захочу.

Ну, коли уж начальство дозволяет. Он закурил.

Карина села напротив на красивый мягкий табурет явно импортного происхождения, положила ногу на ногу. При ее коротеньком платьице картина была довольно вызывающая, но Алексей сделал вид, что не обращает внимания. Пусть уж барыня чудит, как ей заблагорассудится.

– Понимаете, Алексей, я, собственно, даже и не знаю, как конкретно обозначить тему разговора. Поэтому считайте это мыслями вслух, – сказала она, изящно выпустив дым. – Вот лично вы как относитесь к чему-то непонятному, когда с ним сталкиваетесь?

Он немного подумал и ответил:

– Чуточку настороженно, пожалуй.

– Вот и прекрасно. Тогда вы наверняка меня хорошо поймете. Я именно что чуточку настороженно себя чувствую.

– По отношению к чему?

– Каламбур получается, но ничего не поделать. По отношению к вашим с Олей отношениям.

– А что в них может вызывать настороженность?

– Их характер. Понимаете, Оля мне никогда не врет. Я уверена, она иногда о чем-то умалчивает, но вот никак не более. Вы и в самом деле вчера спали в разных комнатах? И в прошлый раз, когда она ездила с вами на пикник, ничего… не произошло?

– Чистая правда, – ответил он. – Доказать, конечно, ничем не могу, но все так и было. – Ему показалось, что удивление в ее глазах было не наигранным, а искренним.

– Неужели сейчас так еще бывает? – поинтересовалась она.

– Бывает, – чуть помедлив, сказал он. – Если девушка честно признается, что она еще не готова, то такое случается. Вы в этом видите что-то странное?

– Как вам сказать. Я же говорю, что размышляю вслух. Может быть, странное, может быть, нет, и вы себя попросту ведете довольно благородно с девочкой, которая на двенадцать лет моложе вас. Если так, то это вас хорошо характеризует, но мне все равно тревожно. Попытайтесь понять ход моих мыслей. У нас с вами не такая уже большая разница в возрасте, вы, я уверена, поймете меня гораздо лучше, чем какой-нибудь Олин ровесник. Пожалуй, в возрасте все и дело. В том, что вы ее старше на целых двенадцать лет.

Он сказал осторожно:

– Не такая уж и большая разница. По нынешним временам ничего необычного в этом нет.

– Теоретически я с этим согласна. А вот практически, когда дело касается моей дочери… Мы взрослые, самостоятельные и состоявшиеся люди, можем говорить довольно откровенно. Я прекрасно понимаю, что Оля давно не школьница, что у нее взрослая кое в чем жизнь, что у нее были и будут… друзья, не впадаю в ужас, не протестую, когда она иногда не ночует дома. Главное, чтобы не было никаких осложнений, чтобы дочь не попала в неприятную историю. Но вы… Уж простите за прямоту, вы – нечто совершенно иное.

– Честно говоря, не вполне понимаю, – искренне сказал он.

– Я женщина современная, на дворе двадцать первый век. Впрочем, и в двадцатом было то же самое. Я говорю о студенческой жизни, отдельных ее сторонах. Она довольно вольная, и осуждать это бессмысленно. Так было, есть и будет. Вы вряд ли ужаснетесь, если я признаюсь, что в студентках тоже немного… покуролесила. Да и вы, когда учились, наверняка не сидели монахом над учебниками круглые сутки.

– Ну, я проучился только два года, – сказал он. – Но вы кругом правы. От сессии до сессии живут студенты весело.

– Вот видите, вы прекрасно меня понимаете. Но есть один немаловажный нюанс. Подавляющее большинство девушек, перебесившись, в дальнейшем ведут вполне благонравную жизнь. Потому я и смотрела сквозь пальцы на Олины… шалости. Но теперь положение совершенно другое. Рядом с ней появился человек старше ее на двенадцать лет. Я бы назвала ситуацию не вполне обычной, повторяю, потому что дело касается именно моей дочери. Я верю всему, что вы и Оля говорили о разных комнатах. Но не в этом дело. Такие моменты непредсказуемы. Сейчас вы себя ведете как человек крайне порядочный, но вот чем все кончится? Через полгода, год?