Смертельный холод - Луиз Пенни

Конечно, не исключалось, что Гамаш ошибается и никакого шара ли-бьен вообще не существовало. Может быть, Матушка была права и шар этот Си-Си тоже выдумала?

– Там, по-моему, было еще что-то про свет, да? – спросил он.

Его интересовал ответ Матушки на этот вопрос.

– Да, но вокруг этого еще больше наверчено. Она, похоже, думала, что любой свет или белый цвет символизируют духовность, а красный и синий цвета – это зло. Она зашла так далеко, что каждому цвету приписала свою эмоцию. Красный – это гнев, голубой – депрессия, желтый – трусость или страх. Что-то в подобном роде. Я всего не помню, знаю только, что это было довольно нелепо. Трудно сказать, верила ли она сама в это, но она утверждала, что чем светлее и белее, тем для вас лучше.

– Она была расисткой?

Матушка задумалась. Гамашу показалось, что она стремится изобразить Си-Си в как можно более неприглядном виде, а обвинение в расизме отлично для этого подходило. Но, нужно отдать ей должное, ничего подобного Матушка не сказала.

– Я так не думаю. Она говорила о всяких внутренних вещах. Эмоциях, чувствах. Она считала, что если мы будем держать свои эмоции в себе, если они будут согласованны, то и мы будем уравновешенны.

– Что она имела в виду под согласованностью?

– Вы, наверно, помните занятия по естественным наукам? Вот в этом Си-Си была действительно очень умна. И очень опасна, на мой взгляд. Она брала что-нибудь, в чем имелась капелька правды или факта, а потом растягивала его до неузнаваемости. Нам известно, что белый цвет – это совокупность всех остальных. Все цвета в сочетании дают белый, тогда как черный – это отсутствие цвета. И вот, по учению Си-Си, если эмоции – это цвета и вы эмоциональны, то есть рассержены, печальны, завистливы, что угодно, то у вас доминирует один из цветов и вы пребываете в неуравновешенном состоянии. Суть состоит в том, чтобы получить белое. Тогда все цвета, все эмоции согласованны.

Для Бовуара все это было сплошное бла-бла-бла. Он давно уже перестал слушать, разглядывал индийский постер, висевший на стене, и пытался представить, что он стоит на пустой горе рядом с человеком в набедренной повязке. Что угодно было лучше этой болтовни.

– И она была права?

Матушку этот простой вопрос застал врасплох.

– Нет, она не была права. Ее верования были смешны и оскорбительны. Она советовала людям подавлять свои эмоции. Если кто-то попытается следовать рекомендациям ее книги, он кончит в сумасшедшем доме. Она была ненормальная.

Матушка глубоко вздохнула, пытаясь восстановить равновесие внутри себя.

– И все же, – приятным голосом продолжил Гамаш, – разве не этому же часто учат на медитации? Не отсутствию эмоций, не подавлению их, а удержанию внутри, недопущению их главенства? И разве чакры не являются одним из средств медитации?

– Да, вы правы, но с чакрами дело другое. Я сама обучаю методу медитации посредством чакр. Научилась этому у него. – Она показала на постер, в который вторгся Бовуар. – В Индии. Это метод достижения равновесия внутри и снаружи. Тело имеет семь центров. От вашего затылка до… мест, которые обычно не упоминаются. У каждого свой цвет, и, когда они согласованны, вы уравновешенны. Если вам интересно, приходите ко мне на занятия. Кстати, урок вот-вот должен начаться.

Она рывком поднялась с подушки и встала на ноги. Гамаш тоже поднялся, но не так изящно. Матушка направилась к двери, спеша выпроводить их. Гамаш остановился и присмотрелся к буквам на стене.

«Клеймите беспокойство и познайте, что Я Бог».

– Это прекрасно, – сказал он. – Что-то знакомое.

Кажется, Матушка помедлила, прежде чем ответить:

– Это из Исаии.

– Вы назвали ваш центр «Клеймите беспокойство». Взяли эти слова оттуда? – Он кивнул в сторону стены.

– Да. Меня немного смущает, что у меня на стене висит христианское изречение, но мы живем в обществе, где есть представители разных религий. Люди, приходящие сюда заниматься йогой и медитировать, исповедуют самые разные верования. Есть христиане, есть иудеи, есть буддисты, некоторые больше склоняются к индуистским учениям. Мы берем из каждой веры то, что для нас ценно. Мы здесь не догматики.

Гамаш обратил внимание, что из ее уст это звучало как благо, тогда как из уст Си-Си – как пародия.

– И хотя Исаия – ветхозаветный пророк, вы все же не сидите на крючке христианства. – Гамаш улыбнулся. – А почему вы выбрали именно эту цитату?

– Потому что это изречение близко к буддистскому представлению, согласно которому чем мы тише и спокойнее, тем мы ближе к Богу, – сказала Матушка. – Прекрасная мысль.

– Воистину прекрасная, – без малейшего лукавства согласился Гамаш. – Тишина и спокойствие. – Он отвернулся от надписи на стене и заглянул в глаза пожилой женщины. – И никакого волнения.

Матушка не промедлила ни секунды:

– И никакого волнения, старший инспектор.

– Merci, Madame.

Гамаш дотронулся до руки Бовуара, направляя его к двери. Бовуар даже куртку на себе не застегнул – выскочил на холодный вечерний воздух, словно нырнул в ледяной горный ручей. Он зашелся в кашле от холодного воздуха, попавшего в легкие, но ему было все равно. Он наконец-то возвращался в свое привычное состояние.

– Дай-ка мне ключи. – Гамаш протянул руку, и Бовуар без возражений отдал ему ключи. – Ты не заболел?

Бовуар уселся на пассажирское сиденье:

– Я здоров. Но это место, эта женщина…

Он повел усталой рукой вокруг головы. Тошнота все еще мучила его, и он надеялся, что удастся сдержать ее до возвращения в гостиницу. Но его ожидания не оправдались.

Пять минут спустя Гамаш придерживал голову Бовуара, согнувшегося у обочины дороги, а того рвало с кашлем пополам, и он проклинал эту женщину и ее приторное клаустрофобное спокойствие.

– Со мной все будет в порядке, – пробормотал Бовуар, который выглядел страшнее смерти.

– В конечном счете – не сомневаюсь, – сказал Гамаш.

Он практически внес Бовуара в гостиницу, поднял по лестнице и занес в номер. Там он помог Бовуару раздеться, напустил воду в ванну, и наконец чистый и разгоряченный Бовуар улегся в большую удобную кровать с мягкими фланелевыми простынями и одеялом из гагачьего пуха. Гамаш взбил ему подушки, натянул одеяло по самый подбородок, чуть не спеленал его, как младенца. Поставил рядом с кроватью поднос с чаем и крекерами.

Ноги Бовуара покоились на грелке с горячей водой, завернутой в шарф, и тепло медленно распространялось от замерзших ног вверх по дрожащему телу. Бовуар в жизни не чувствовал такого недомогания и такого облегчения.

– Ну что, лучше стало?

Бовуар кивнул, стараясь не стучать зубами. Гамаш приложил к его лбу холодную большую ладонь, задержал на секунду, заглянул в лихорадочно блестевшие глаза.