Оборотни в эполетах. Тысяча лет Российской коррупции - Александр Бушков

Никакого преступления нет в том, если человек подпишется на ту или другую газету. Другое дело, какими методами порой заставляли это делать. Издатель газеты выпускал своих сотрудников «на охоту», снабдив пачками подписных квитанций. Тщательно выбирались жертвы: главной дичью обычно служил достаточно зажиточный купец, более-менее известный в городе, дороживший репутацией своего заведения или магазина (но, конечно, не «миллионщик», с такими опасно было связываться), чаще всего владелец трактира или ресторана с хорошей репутацией, «хлебник», «фруктовщик», представитель того или иного вида тогдашней сферы услуг – одним словом, по сегодняшней терминологии, мелкий или средний бизнес. В те времена подобные предприниматели, как пишут современники, чаще всего были людьми малограмотными, не лишенными известной простоты, мнительными, панически боявшимися любой огласки своих дел и занятий – пусть даже стопроцентно честных. Прямо-таки до ужаса боялись «попасть в газету».

Вот к таким-то и заявлялся «распространитель» и ставил вопрос ребром: либо его степенство подпишется на газету (вот тут и квитанция под рукой, только заполнить и денежки заплатить), либо эта газета, как тогда выражались, «наведет на него мораль». Сплошь и рядом коммерсант, выматерившись про себя, становился очередным подписчиком. Деньги в принципе были небольшие – зато «клиентов» можно было обойти немало…

И не пойдешь ни в полицию, ни в суд – «какие ваши доказательства?». Не в карман лезут, а вежливо просят подписаться на вполне приличную газету, свидетелей разговора нет, а магнитофонов, ясен день, не существует…

Порой обстояло еще циничнее – прыткий газетчик, накропав статью с подпущением «морали», заявлялся к заинтересованному лицу, коему статья была посвящена, и объявлял с милой улыбкой: вот это он собирается напечатать в одном из ближайших номеров, но можно и не печатать – вдруг ваше степенство статью купит за не такие уж и большие деньги?

Многие платили. Нужно уточнить, что этот промысел особенно процветал в Москве, где народ был гораздо патриархальнее. А в Петербурге распространился гораздо меньше – тамошние коммерсанты, так сказать, были более европеизированы – и наловчились быстренько отшивать шантажистов. Правда, это не означает, что в Петербурге «литературного шантажа» не было вообще – куда бы он делся? Порой не отдельные предприниматели, а крупные солидные фирмы покупали либо благорасположение, либо молчание газет – снабжали интересной информацией, регулярно давали платные объявления (коммерческая реклама уже тогда была в ходу), обязывали служащих на эту самую газету подписываться поголовно. Все прекрасно понимали: прыткий «шакал пера» может состряпать статеечку, весьма даже неприятную: и туманными намеками, ссылками на якобы «достоверные источники» посеет в умах сомнение в надежности фирмы и смастрячит все так, что к суду за клевету его ни за что не привлечешь. Вот и откупались…

Именно в Петербурге, а не в Москве, как-то объявился шустрый заезжий из Германии немчик, без всяких на то оснований именовавший себя «знаменитым германским поэтом». На деле – аферист невысокого полета. Оглядевшись и осмотревшись, он решил попробовать силы именно что на ниве «литературного шантажа». Стал пачками рассылать послания, написанные по единому шаблону. Стоит привести одно такое целиком, это интересно.

Забавно, но несколько человек, несмотря на всю свою питерскую европеизированность, заплатили – то ли знали за собой грешки (у какого купца их нет?), то ли просто не хотели появления на свет «преуморительной карикатуры». Однако карьера немца прервалась очень быстро. Полиция и суд тут ни при чем – получив такое послание, очередной купец явно не убоялся никаких таких печатных карикатур на себя. Он заманил автора послания к себе в дом посредством нехитрого маневра. Обычно немец отправлял с письмом посыльного, а сам ждал результатов в ближайшем кабачке. Купец заявил посыльному что-то вроде: мелкой шестерке вроде него он деньги давать не будет, а то, чего доброго, пропьет по дороге. Пусть приходит сам «хозяин», с ним и расплачусь.

Немчик обрадованно прибежал в купеческий дом и с ходу запросил пятьдесят рублей за составление «лестной» биографии. Купец вместо денег попотчевал гостя всем матерным красноречием, на какое богат русский язык, а потом взял за шкирку и собирался спустить с лестницы. Вот только немец был не из пугливых, да и телосложением крепок. Разобидевшись, он сам оттаскал купца за бороду и принялся колотить. Началась шумная драка, прислуга по приказу хозяина сбегала за полицией… «Знаменитый поэт-сатирик» отсидел несколько месяцев в тюрьме за дебоширство и оскорбление личности, а выйдя на свободу, тихонько смылся из России, видя, что ему тут явственно не климатит…

Порой газетчики все же попадали пусть и не на скамью подсудимых уголовного суда, но в «камеру» (как тогда назывался кабинет мирового судьи). Некий Шрейер, владелец, издатель и редактор газеты «Новости», в 1873 году отсидел в тюрьме четыре месяца. Чересчур увлекшись, печатно обвинил купца Антонова в тайном ввозе из-за границы фальшивых ассигнаций (правда, судя по данным следствия, в данном случае речь шла не о шантаже, а о необдуманной попытке поднять тираж дутой «сенсацией»). Купец обратился в суд – а у Шрейера, естественно, никаких доказательств своей версии не имелось, вот и сел…

«Насильственную подписку» применяли не только к частным фирмам и отдельным коммерсантам, но и к государственным учреждениям – там тоже не хотели, чтобы о них писали всякую чепуху, за которую в суд, увы, не потащишь. Один издатель журнала (между прочим, настоящий князь) обрабатывал таким образом и провинциальных мелких начальников (уж за этими всегда водились грешки, и они панически боялись появления в столичном журнале «компромата»), и различные учебные заведения (между прочим, в отличие от газет, подписка на журнал была гораздо дороже). Другой прыткий издатель добрался до епархиальных консисторий (церковных органов управления) и через них навязывал свои издания провинциальному духовенству. Третьего печатно уличили в том, что он дает взятки полицейским урядникам (низшим полицейским чинам в деревне), а те в массовом порядке заставляют крестьян подписываться на журнальчик…

Газетчики определенного пошиба очень любили отираться в камерах мировых судей, куда публику допускали беспрепятственно, как и на судебные заседания. У мирового судьи, как уже говорилось, дела рассматривались мелкие, чаще всего, как сказали бы мы сегодня, административные, – но именно там можно было накопать немало интересного, а потом хапнуть денежки с тех, кто нисколько не горел желанием увидеть свое имя в печати, а свое дело, пусть мелкое, красочно расписанным…