Тайный агент Господа - Хуан Гомес-Хурадо

Три порции gelatti[64] на площади Святого Петра. Папа и мама ели лимонное, а она выбрала шоколадно-клубничное. Паломники пели, атмосфера была праздничная. Твердая, шершавая рука отца… «Мне нравилось держать его за палец и идти рядом в сгущавшихся сумерках. Мы посмотрели на трубу и увидели белый дым[65]. Папа поднял меня над головой и засмеялся. Он смеялся лучше всех на свете. Я уронила мороженое и расплакалась, но папа опять засмеялся и пообещал купить другое, сказав: «Мы его съедим за здоровье епископа Рима».

— Возникла необходимость за очень короткий период дважды выбирать Папу, ибо Иоанн Павел Первый, преемник Павла Шестого, скоропостижно скончался спустя всего тридцать три дня после того, как взошел на престол Святого Петра. На следующем конклаве понтификом был избран Иоанн Павел Второй. В то время кардиналы ютились в крошечных временных кельях, оборудованных вблизи Сикстинской капеллы, без современных удобств и кондиционеров. Первый конклав состоялся в разгар лета, когда в Риме от жары плавятся камни. Многим, особенно самым пожилым кардиналам, пришлось по-настоящему туго. Некоторым понадобилась неотложная медицинская помощь. Повязав сандалии Рыбака, Войтыла дал себе клятву, что примет надлежащие меры, чтобы после его смерти ничего подобного не повторилось. В результате открылась эта гостиница. Dottora, вы меня слушаете?

Паола очнулась от грез.

— Прошу прощения, — сказала она с виноватым видом, — я увлеклась воспоминаниями. Больше не буду.

Вернулся Данте, ходивший на поиски администрации Дома. Паола заметила, что он намеренно держится поодаль от Фаулера. Видимо, чтобы не вводить себя в искушение во избежание новых столкновений. Общались они с напускной любезностью, и Диканти всерьез усомнилась, что Фаулер не покривил душой, списав в разговоре с ней враждебность Данте на ревность. Согласие в группе держалось на честном слове. Но Паола предпочитала пока, не вникая в суть противоречий, поддерживать худой мир — делать именно то, что обычно удавалось ей плохо.

Суперинтендант явился в сопровождении маленькой улыбчивой монахини. Утопая в своей черной рясе, она исходила потом. Сестра Элена Тобина из Польши, представилась она. Сестра Элена руководила гостиничным центром и деловито принялась рассказывать посетителям о реконструкции, которой подверглось здание. Работы проводились в несколько этапов, последний завершился в 2003 году. Детективы взошли наверх по сверкающим ступеням широкой парадной лестницы. Этажи были прорезаны длинными коридорами, застеленными плотным ковровым покрытием, по бокам были расположены комнаты.

— К услугам гостей сто шесть смежных номеров и двадцать две индивидуальные комнаты, — сообщила сестра, когда они поднялись на второй этаж. — Вся обстановка старинная и состоит из ценных предметов мебели, пожертвованных аристократическими итальянскими и немецкими семействами.

Монахиня распахнула дверь одного из номеров. Он был просторным, около двадцати квадратных метров, с паркетным полом и нарядным ковром. Деревянную кровать украшало красивое тисненое изголовье. Встроенный шкаф, письменный стол и ванная комната довершали интерьер.

— Это комната одного из шести кардиналов, которые еще не прибыли. Остальные сто девять уже поселились в своих покоях, — пояснила сестра.

Инспектор подумала, что двое из шести (по меньшей мере) не приедут точно.

— Кардиналы здесь в безопасности, сестра Элена? — осторожно поинтересовалась Паола. Она не знала, насколько сестра информирована о смертельной угрозе, подстерегавшей «пурпуроносцев».

— В полнейшей безопасности, дочь моя, в полнейшей. Единственный вход в здание постоянно караулят два швейцарских гвардейца. Мы распорядились убрать из комнат телефоны, равно как и телевизоры.

Перечисленные меры безопасности повергли Паолу в изумление.

— Кардиналы отрезаны от внешнего мира во время заседания конклава. Им не разрешается читать газеты, пользоваться телефонами, в том числе и мобильными, радио, телевизором, Интернетом. Никаких контактов с посторонними под угрозой отлучения от церкви, — просветил ее Фаулер. — По повелению Иоанна Павла II.

— Должно быть, очень нелегко изолировать выборщиков полностью, не так ли, Данте?

Суперинтендант выпятил грудь. Он с удовольствием распространялся об успехах своей службы, как будто лично приложил руку к каждому из многочисленных достижений.

— Видите ли, ispettora, мы располагаем новейшими технологиями, позволяющими глушить сигнал.

— Я не знакома со шпионской лексикой. Объясните подробнее.

— У нас есть специальное электронное оборудование, с помощью которого создано два электромагнитных поля. Одно здесь, а другое в Сикстинской капелле. Их можно сравнить с невидимыми зонтами. Под ними не работает ни одно из средств коммуникации. Сквозь барьер не в состоянии пробиться ни направленные микрофоны, ни другие шпионские устройства. Можете убедиться сами! Проверьте свой мобильник!..

Паола последовала совету. Действительно, сеть не ловилась. Они вышли в коридор. Ничего не изменилось, связь отсутствовала.

— А как они питаются?

— Пищу готовят здесь же, на кухне, — сказала сестра Элена с гордостью. — Обслуживающий персонал Дома состоит из десяти монахинь. Они же выполняют все необходимые работы по хозяйству в дневную смену. Ночью остаются только дежурные у стойки администратора, на случай если произойдет что-то чрезвычайное. В доме не позволено находиться никому, кроме кардиналов.

Паола открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, но слова застряли у нее в горле. С верхнего этажа раздался душераздирающий вопль.

Четверг, 7 апреля 2005 г., 16.31

Завоевать доверие кардинала, чтобы войти в его комнату, оказалось делом нетрудным. Теперь тот мог сожалеть о своей ошибке сколько угодно. И сожаление было выстрадано сполна, отмеченное письменами боли. Кароский сделал на обнаженной груди сановника очередной надрез складным ножом.

— Спокойно, Ваше Высокопреосвященство. Уже немного осталось.

Жертва вырывалась с каждой минутой все слабее. Силы покидали кардинала вместе с кровью, пропитавшей покрывало и густыми каплями стекавшей на персидский ковер. Но он ни на миг не терял сознания. И чувствовал все сыпавшиеся на него удары, чувствовал, как нож кромсает плоть.

Кароский вырезал на груди несчастного последнюю букву и с гордостью ремесленника-резчика обозрел сделанную надпись. Недрогнувшей рукой он навел объектив камеры на измученную жертву и сделал снимок. На память. К сожалению, в этих стенах он не мог воспользоваться цифровой видеокамерой, но механический фотоаппарат — это старье — служил исправно. Взводя большим пальцем рычажок затвора, чтобы снять еще один кадр, он издевался над кардиналом Кардозу: