Три вороньих королевы - Мария Гуцол

— Кто? — удивленно обернулся к девушке Тис.

— Хозяйка Тернового холма. Мы с Беном Хастингсом пришли туда за Горькой чашей для княжны гвиллионов. Мы чуть было не попали в западню там. Она пообещала мне горечь, чтобы я ни делала. Что я никогда не забуду ни горечь терна, ни разрушенные грезы.

— Она любит навевать сладкие видения, но терн всегда колюч и горек, — задумчиво сказал Король-Охотник.

— Глупо, — глухо сказала королева, которая скачет в Охоте. — В жизни человеческой всегда достаточно горечи и разрушенных грез. И эта — не самая худшая, уж поверь мне.

Она зябко повела плечами, как будто ей стало холодно у растопленного очага. Джил видела раньше, точно так же ежился Бен Хастингс, когда рассказывал о том, как сторожил вход в Бездну. И седина у Скачущей-в-Охоте была точно такая же, даже гуще, чем у охотника на фей.

— Так что, — голос женщины неожиданно звякнул сталью, — если есть у меня здесь какая-то власть, пусть злые слова обернуться во благо, и ты никогда не узнаешь худшей горечи, чем эта.

- Воистину, — Король-Охотник покачал головой, — ты хорошо играешь в наши игры, королева. У тебя достаточно власти в этой земле и проклинать, и благословлять.

Светлое пятно над головой то тускнело, то пропадало совсем, то разгоралось снова. Бен Хастингс не взялся бы сказать, сколько времени он провел, бездумно палясь на него. В затылке пульсировала боль, во рту пересохло. Где-то совсем рядом журчала вода, но любое движение было за пределами возможностей охотника на фей.

Кажется, несколько раз он терял сознание или проваливался в мутное забытье сна. Бен не взялся бы определить точно. Но в какой-то момент он открыл глаза, болезненно сощурился от тусклого света над головой, попытался выматериться в голос, но язык присох к небу. Хастингс дернулся туда, где была вода, и обнаружил сразу несколько вещей.

Во-первых, резкое движение вызвало такое головокружение, что Бену пришлось замереть и зажмуриться, дожидаясь, пока пошатнувшийся мир вернется на свое место.

А во-вторых, оказалось, что правую руку Хастингса охватывает тяжелый металлический браслет. Цепь уходила куда-то в темноту.

Он собрался с силами и все-таки выругался. Потом вспомнил, какие события предшествовали этой цепи, и выругался снова. Собственный голос показался ему слишком громким.

Осторожно Бен пошарил вокруг себя, насколько позволяла длина цепи. Наивно было бы предположить, что тот, кто посадил его на цепь, оставил охотнику на фей рюкзак или оружие, но просто так сдаваться Хастингс не собирался.

Он без мало пять лет ходил по тропам Другой стороны, и до сих как-то сумел ни разу не попасться. Он не ел и не пил ничего, кроме того, что приносил с собой, или того, что давали ему женщины, равно принадлежащие обоим мирам. Тем обиднее было попасться так дурацки.

Мысль о том, что он подвел Джил, заставила Хастингса скрипнуть зубами от бессильной злости.

Однако меньше всего он планировал загибаться от жажды в каких-то непонятных застенках. Бен кивнул сам себе и двинулся на звук. В конце концов, есть разные способы ходить через Границу, хотя цена их высока. Но все это будет иметь значение, только если Хастингсу удастся выбраться.

Тонкая струя воды сочилась из щели в каменной кладке. Длины цепи едва хватало, чтобы добраться до воды, и то, если вытянуть прикованную руку. Бен пил жадно, хотя от холода начало ломить зубы. Потом он тяжело привалился возле стены. Ощупал затылок, скривился, когда пальцы коснулись чего-то болезненного и влажного под растрепавшимися волосами.

Сколько времени он пролежал в забытьи, Хастингс понятия не имел. При мысли о том, что могло за это время случится с Джил Грегори, Бену стало совсем скверно. Ему хотелось бы надеяться, что ей удалось выбраться и отыскать Скачущую-в-Охоте, но какая-то часть его, рациональная до отвращения, очень невысоко оценивала шансы девушки на это.

Какое-то время охотник на фей просидел у стены неподвижно. Потом еще раз проверил браслет, сомкнувшийся вокруг его запястья, и вбитый в стену крюк, к которому крепилась цепь. Ничего обнадеживающего это Бену не принесло, только голова заболела сильнее.

Хастингс снова прижался спиной к стене. Ее сырость он чувствовал даже сквозь куртку, но так ему было спокойнее. Попытался представить, что сделали бы на его месте другие, Мастерсон или хотя бы мистер Керринджер, но ничего толкового так и не придумал.

Оставалось ждать. Бен усмехнулся в темноте подземелья. Ему приходилось ждать и в худших местах. Лишь бы у Джил получилось выбраться из Вороньей башни.

Постепенно у Хастингса начал вырисовываться если не план, то, по крайней мере, какой-то перечень попыток, которые он может и должен предпринять. Например, можно попробовать расшатать штырь в стене. А потом цепью навернуть по голове тюремщика. Если здесь такой есть, и он решит подойти достаточно близко.

Звук шагов Хастингс услышал раньше, чем увидел где-то вдалеке маленький оранжевый огонек. Невольно он подобрался. Подтянул ближе цепь, намотал один виток на кулак.

Когда свеча оказалась достаточно близко, чтобы Хастингс смог разглядеть ту, которая ее несла, он с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Воронья старуха шла по коридору неуверенной шаркающей походкой.

Остановилась она прямо напротив Бена, по другую сторону решетки, отгораживающей камеру от коридора. Какое-то время ведьма смотрела на Хастингса не мигая, потом медленно опустилась на корточки и просунула что-то между прутьями.

— Сестры сказали, ты можешь нам пригодиться. Так что придется тебя накормить.

В свете свечи морщины на ее лице казались еще глубже. Старуха зябко завернулась в плащ, украшенный перьями, и отвернулась от охотника. Она медленно двинулась прочь, и Бен видел, что дается ей это с неподдельным трудом.

Внезапно голос, хриплый и совсем близкий, сказал:

— Марха.

Старуха замерла. Плечи ее вздрогнули, как от удара.

— Зачем ты называешь мое имя при нем?

— Чтобы ты меня услышала, — отозвался голос. — Ты принесла еды человеку. Будь милосердна и ко мне — дай напиться.

— Не пытайся, — свеча качнулась в сторону, выхватывая из темноты очертания решетки по другую сторону коридора, — обмануть меня.

— Где здесь обман, о любовь моя? — Бену померещилась насмешка в голосе. — Мне не разомкнуть эти цепи, даже если бы я вернул себе все свое могущество.

— В каждом твоем слове — обман, — тяжело и глухо сказала названная Мархой. — О какой любви говоришь мне ты? Мне. Ты.

— Почему не может муж говорить о любви со своей женой?

Хастингсу больше всего хотелось заткнуть себе уши. Например, чтобы потом никакой мстительной ведьме не пришло в голову их отрезать. А еще потому, что разговор этот в темноте подземелья не предназначался для случайных свидетелей. Просто не предназначался, и все тут.