Ты будешь только моей - Ольга Баскова

— В Озерном, — Катя постаралась сдержать рыдание. — Он вспомнил вчера, что оставил в погребе какую-то вещь, которую обязательно надо забрать. Если вы постараетесь…

— Мы постараемся, — пообещал Мамонтов и снял телефонную трубку.

Катю отпустили домой с подпиской о невыезде.

Поездка в Озерное стала самой долгой в Жениной жизни. После Чечни он ничего не боялся, однако тут его пугали не только странные шорохи, но и косые взгляды в автобусе. Парню казалось, что все пассажиры как по команде уставились на него и ждут момента, чтобы схватить и отвести в милицию. Не выдержав такого напряжения, юноша сошел на две остановки раньше и крадучись отправился в село.

Дом Бобровых он нашел сразу. И сразу понял: там кто-то есть. Об этом говорила открытая калитка и доносившиеся женские голоса. Женя тихо юркнул в калитку и спрятался за сараем. Там он просидел до темноты и дождался своего часа. Женщины, одной из которых оказалась тетка Лукерья, наконец ушли. Они со дня на день ожидали приезда родственников погибших и наводили порядок.

Услышав скрежет закрываемой калитки, Евгений прокрался к черному входу. Как парень и предполагал, тот оказался запертым. Тихорецкий потрогал замок. Бобровы, видимо, никогда не думали, что кто-то проникнет к ним с черного входа, и повесили на дверь примитивный замок, который Женя открыл Катиной шпилькой.

Дом встретил его неприветливо. Темнота и тишина пугали парня, постоянно успокаивавшего себя уговорами, что там никого нет. Вот он миновал комнату, где погибла Мария Николаевна, вспоминая: там — кухня, там — прихожая, ведущая к погребу. Парень брел на ощупь, боясь включить фонарик, предусмотрительно положенный ему Катей. Впрочем, свет ему не потребовался. Откуда-то раздался суровый окрик:

— Руки вверх! — и через секунду Женя лежал, скрученный, на полу.

— Попался, сволочь! — Чей-то сапог больно ударил его по лицу. От неожиданности он вскрикнул и тут же получил новый удар, на этот раз по спине. Евгений застонал.

— Кричи, кричи, никто не услышит. — Сильная рука взяла его за волосы и ударила лбом о пол. — Прикончить бы его, гада.

— Ты что, Ветров? — испуганно откликнулся другой голос. — Сейчас за ним приедут. У нас будут неприятности.

— А мы — за попытку к бегству. — Тот, кого называли Ветровым, отпустил волосы парня и ударил его по голове. В глазах у Жени померкло, и он потерял сознание.

Этот отрезок своей жизни парень вспоминал как сплошную боль. Сначала его избили омоновцы, отряд которых бросили на его задержание. Потом Евгения, избитого и ошарашенного, привели в какую-то маленькую хибарку, где старший лейтенант, одетый в милицейскую форму, два раза приложился по свежим синякам, снова вызвав потерю сознания. И наконец — поездка в Приреченск, в милицейской машине с зарешеченными окнами. Шофер машины несколько раз плюнул Тихорецкому в лицо, а по приезде сильным пинком вытолкнул из автомобиля. Камера показалась Жене спасительной гаванью. Допрос, по-видимому, был отложен до утра.

Парень упал на жесткие нары и моментально уснул. Утро не улучшило его самочувствия. Сильно болела и кружилась голова, губы распухли, пальцы рук и ног сводило судорогой, дышал он с трудом. Юноша с трудом разлепил веки и прошептал пришедшему к нему следователю Мамонтову:

— Пить!

— Принесите воды, — распорядился Игорь Владимирович. — Кто же его так отделал?

— Наш боевой отряд, — предположил сержант, принесший воду.

Мамонтов поморщился:

— Сколько раз говорить этим костоломам! Как прикажете вести допрос?

Допроса действительно не получилось. Женю тошнило. Перед глазами плавали черные круги.

— Врача, — вызвал Мамонтов.

Приглашенный доктор определил у задержанного сотрясение мозга, перелом двух ребер, сильное повреждение тканей.

— Я бы советовал оставить его в покое на несколько дней, — сказал он Игорю Владимировичу. — Сейчас он не только не в состоянии говорить, но возможна путаница в показаниях.

Мамонтов вздохнул и решил потерпеть.

Лежа на жесткой кровати, Женя пытался заснуть. Врач дал ему обезболивающее и снотворное, однако никакое лекарство не в силах было помочь парню.

— Катя, Катя… — Он метался по постели. Все его мысли были о ней. Где она? Что, если совсем рядом? Ведь он не нашел ту проклятую клипсу, которая может погубить его возлюбленную! Парень обхватывал голову обеими руками и скрежетал зубами. Неужели теперь не воплотится ее мечта? Этого он не хотел допускать.

Через день его снова навестил следователь.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился он.

Евгений ничего не ответил. Пустые глаза изучали какую-то точку на потолке.

— Вы меня слышите? — Мамонтов наклонился к самому уху Евгения.

— Где Катя Климентьева? — Распухшие губы с трудом произнесли имя любимой.

— Отпущена под подписку о невыезде. — Игоря Владимировича удивил вопрос заключенного и его реакция. Лицо парня сразу порозовело, на губах появилось подобие улыбки:

— Как хорошо! Вы правильно сделали! Во всем виноват только я!

Мамонтов придвинул стул к его постели:

— Вы в состоянии давать показания?

— Какие показания? — Заключенный удивленно посмотрел на него. — Я же сказал: во всем виноват только я! Я убил…

Распухшие губы перестали слушаться. Дыхание сорвалось, и Женя бессильно откинулся на подушку.

— Убили кого? — Следователь доставал листок и ручку.

— Всех, кто вас интересует, — язык с трудом ворочался во рту, — того мужчину в «Теремке», семью Бобровых, Александра Якушева.

— Вы в состоянии рассказать, как вы сделали это? — Такого вопроса Женя не ожидал и не хотел.

— Какая разница, — он закрыл глаза. — Зачем вам? Вы нашли убийцу, получили признание. Давайте я подпишу, — он протянул руку.

— Все равно нужны ваши показания, — твердо ответил Мамонтов.

— У вас есть показания Климентьевой? — спросил Тихорецкий. — Я уверен: она все рассказала правильно. Напишите: я согласен.

— Молодой человек, — Игоря Владимировича стала злить эта перепалка. — Я бы с удовольствием сэкономил ваше и мое время, однако у нас так не принято. Вы должны дать свои показания, а не ссылаться. Можете написать их на бумаге, можете говорить в диктофон — это ваше право. Но вот так уйти я не могу.

— Прочитайте мне показания Климентьевой, — попросил Женя. Он с ужасом подумал: при той, последней, встрече они не обсудили, что станут говорить, когда очутятся в милиции.

— К сожалению, читать показания свидетелей я тоже не имею права, пока не получу ваши. — Следователь был непреклонен.