Фараон и наложница - Нагиб Махфуз

Фараон крикнул громоподобным голосом:

— Сомнений больше нет. Вероломное предательство выплыло наружу. Именно эти люди заявили о своих пагубных намерениях и затеяли нападение.

Эти слова показались советникам странными и невероятными, на их лицах появилось вопрошающее выражение: «Неужели это действительно фараон? Неужели это народ Египта?» Таху больше не мог выдержать и обратился к фараону:

— Мой повелитель, настал роковой день. Точно силы тьмы незаметно втиснули его в бег времени. Этот день начался с кровопролития, и одному богу известно, как все закончится. Велите мне исполнить свой долг.

— Таху, что ты намерен делать? — спросил фараон.

— Расставлю вооруженных людей на оборонительных линиях, выведу колесницы навстречу толпе до того, как она одержит верх над полицией и проникнет сначала на площадь, а затем во дворец.

Фараон загадочно улыбнулся, некоторое время хранил молчание, затем торжественно сказал:

— Я сам поведу колесницы.

Софхатеп пришел в ужас.

— Мой повелитель, — вымолвил он.

Фараон резко ударил себя в грудь кулаками и сказал:

— Тысячи лет этот дворец служил твердыней и храмом. Он не станет объектом разных подлых бунтарей, коим вздумается поднять голос недовольства.

Фараон снял шкуру леопарда, с отвращением швырнул ее в сторону, бросился в свои покои, дабы облачиться в военную одежду. Софхатеп терял самообладание. Ощущая ужас и приближающуюся катастрофу, он обратился к Таху и повелительным тоном сказал:

— Командир, мы не должны терять времени. Иди готовься к обороне дворца и жди приказов.

Таху вышел, за ним последовал офицер полиции, а первый министр дожидался фараона.

Однако события не ждали, и ветер донес страшный шум, который набирал силу, становился дерзким и заглушал все вокруг. Софхатеп бросился к балкону, выходившему на дворцовую площадь, и посмотрел вдаль. Отовсюду огромные толпы людей устремились к площади, крича, бурно выражая недовольство, размахивая мечами, кинжалами и дубинками. Толпы напоминали волны страшного и мощного наводнения. Насколько видел глаз, кругом мелькали лишь непокрытые головы и сверкали клинки. Первый министр содрогнулся от ужаса. Он посмотрел вниз и увидел, что рабы торопливо запирают на огромные засовы ворота. Пехотинцы с ловкостью коршунов поднимались на башни, воздвигнутые в северном и южном концах внешней стены. Множество пехотинцев, вооруженных копьями и луками, двинулись к колоннаде, ведшей в сад. Колесницы стояли в глубине под балконом в два длинных ряда, готовые двинуться вперед, если толпа сломает внешние ворота.

Софхатеп услышал шаги позади себя. Он обернулся и увидел фараона, тот стоял в дверях балкона в форме главнокомандующего. Голову фараона венчала двойная корона Египта. Его глаза злобно сверкали, лицо исказил гнев. Он зло сказал:

— Не успели мы и шага сделать, как нас окружили.

— Мой повелитель, этот дворец — неприступная крепость, его защищают несгибаемые воины. Жрецы будут окончательно сокрушены.

Фараон застыл на месте. Первый министр отступил назад и встал позади фараона. Храня скорбное молчание, оба смотрели на толпы бесчисленных людей, устремившихся к дворцу, словно дикие звери, и угрожающе размахивавших оружием. Слышались их похожие на гром голоса:

— Трон принадлежит Нитокрис! Долой беспутного фараона!

Лучники стражи фараона, стоявшие на башнях, выпустили стрелы и насмерть поразили цели. Толпа ответила на это градом камней, чурбанов и стрел.

Фараон кивнул головой и сказал:

— Браво, браво, вот хищный народ явился свергнуть беспутного фараона. К чему этот гнев? К чему этот бунт? К чему размахивать оружием? Неужели вы и в самом деле хотите пронзить им мое сердце? Молодцы, молодцы! Это зрелище стоит навеки запечатлеть на стенах дворца. Браво, о народ Египта.

Стража оборонялась отчаянно и храбро, осыпая нападавших градом стрел. Стоило одному из стражников пасть замертво, как другой вставал на его место, бросая вызов смерти, а командиры верхом скакали вдоль стен и руководили сражением.

Глядя на эти трагичные сцены, фараон услышал позади себя голос, который он знал слишком хорошо.

— Мой повелитель.

Он тут же обернулся и с изумлением увидел стоявшую в двух шагах от него царицу.

— Нитокрис?! — удивленно воскликнул он.

Голосом, исполненным печали, царица произнесла:

— Да, мой повелитель. Мой слух раздирали скверные выкрики, каких Долина Нила никогда не слышала, и я поспешила к тебе, дабы подтвердить свою верность и разделить твою судьбу.

При этих словах она опустилась на колени и склонила голову. Софхатеп удалился. Фараон взял Нитокрис за руки, поднял ее и глазами полными изумления уставился на нее. Фараон не видел ее с того дня, как она явилась к нему, а он упрекнул ее самым жестоким образом. Он был глубоко уязвлен и смутился, однако крики толпы и сражающихся людей вернули его к действительности.

— Благодарю тебя, сестра, — сказал он. — Пойдем взглянем на мой народ. Он явился пожелать мне счастливого праздника.

Царица опустила глаза и с горечью в голосе продолжила:

— Их уста изрекают ужасающие богохульства.

Злая ирония фараона сменилась безудержной яростью. С полным отвращением он произнес:

— Безумная страна, удушливая атмосфера, запятнанные души, измена. Вероломство и предательство.

При упоминании слова «измена» глаза царицы застыли в ужасе, она почувствовала, как у нее перехватило дыхание, а волосы на затылке встали дыбом.

Неужели то, что толпа выкрикивала ее имя, породило сомнения? Неужели фараон в отместку начнет обвинять ее, ведь она всем сердцем переживала его беды, сама пришла к нему, а он стал оскорблять и непочтительно говорить с ней? Такая мысль сама по себе ранила царицу в самое сердце.

— Как жаль, мой повелитель. Я ничего не смогу предпринять, кроме как разделить твою участь. Мне остается лишь гадать, кто стал предателем и как свершилась измена.

— Предатель — тот гонец, кому я доверил свое письмо. Он передал его в руки врага.

Удивившись, царица сказала:

— Мне неведомо ни о письме, ни о гонце. Пожалуй, уже поздно рассказывать мне об этом. Я хочу лишь одного — встать рядом с тобой перед народом, выкрикивающим мое имя, дабы он узнал, что я верна мужу и выступаю против тех, кто проявляет враждебность к тебе.

— Благодарю тебя, маленькая сестричка. Однако из этого ничего не получится. Мне остается лишь умереть с достоинством.

Затем фараон взял ее за руку и повел в комнату, где предавался размышлениям, отодвинул занавеску, опущенную на дверь. Они оба вошли в роскошное помещение. В нем самое заметное место занимала ниша, высеченная в стене. Там стояли статуи прежнего фараона и царицы. Царские отпрыски подошли к статуям своих родителей, безмолвно и покорно встали перед ними, глядя на них печальными глазами. Фараон подавленно спросил: