Фараон и наложница - Нагиб Махфуз

— Радопис.

— Мой повелитель, привести ее сюда? — спросил Таху.

— Нет, — слабым голосом ответил фараон. — Отвези меня к ней. В моем сердце еще теплится немного жизни, и я хочу, чтобы она угасла на острове Биге.

Пребывая в полной нерешительности, Таху взглянул на царицу. Та встала и спокойно произнесла:

— Выполняй желание моего повелителя.

Услышав ее голос и поняв смысл прозвучавших слов, фараон обратился к царице:

— Сестра, раз ты простила мои грехи, то прости мне и этот. Это желание умирающего человека.

Царица грустно улыбнулась, наклонилась и поцеловала фараона в лоб. Затем она отошла в сторону, уступая дорогу рабам.

Ладья плавно устремилась вниз по течению в сторону острова Биге, в его каюте лежал паланкин с бесценным грузом. Лекарь встал у головы фараона, а Таху и Софхатеп — у его ног. Впервые на барже царило горе, она везла дремавшего, отдавшегося воле судьбы повелителя, над его лицом парила тень смерти. Оба советника молчали, они стояли, не отрывая глаз от бледного лица фараона. Время от времени он открывал отяжелевшие веки и смотрел на них, затем снова беспомощно закрывал глаза. Судно приближалось к острову и наконец причалило к основанию ступеней, ведущих к саду золотого дворца.

Таху наклонился и шепнул Софхатепу на ухо:

— Пожалуй, одному из нас следует войти первым, чтобы этой женщине было легче перенести столь тяжелый удар.

В этот страшный час чувства других потеряли значение для Софхатепа, и он резко сказал:

— Поступай, как считаешь нужным.

Однако Таху не сдвинулся с места. Пребывая в смятении и нерешительности, он проговорил:

— Это страшная весть. Кто же осмелится сообщить ее этой женщине?

Софхатеп решительно ответил:

— Чего ты испугался, командир? Тем, кого постигло такое испытание, как нас, не время думать о предосторожностях.

Сказав эти слова, Софхатеп спешно покинул каюту, поднялся по ступеням к саду и по тропинке достиг пруда, где рабыня Шейт преградила ему дорогу. Рабыня не ожидала такой встречи, ибо видела его очень давно. Она открыла рот, собираясь заговорить, но он опередил ее и выпалил:

— Где твоя хозяйка?

— Моя бедная хозяйка, — заговорила та, — сегодня не может найти покоя. Она ходила по комнатам, блуждала по саду до тех пор, пока…

У Софхатепа иссякло терпение, и он прервал ее:

— Женщина, где твоя хозяйка?

— В летнем павильоне, сударь, — ответила рабыня, сильно обидевшись.

Софхатеп поспешил к летнему павильону, вошел и откашлялся. Радопис сидела в кресле, обхватив голову руками. Почувствовав, что кто-то вошел, она обернулась и тут же узнала его. Она резко вскочила, ее охватили тревога и дурные предчувствия.

— Первый министр Софхатеп, где мой повелитель? — спросила она.

Софхатеп был столь удручен, что ответил, словно во сне:

— Он скоро явится.

Она радостно прижала руку к груди и восторженно сказала:

— Как я волновалась за своего господина. До моих ушей дошла новость о страшном бунте, затем я больше ничего не слышала и осталась наедине с собой, мое сердце терзали мрачные опасения. Когда явится мой повелитель?

Тут Радопис вдруг вспомнила, что фараон не имел обыкновения посылать к ней кого-то перед своим приходом, и ее снова охватила тревога. Прежде чем Софхатеп успел что-либо сказать, она спросила:

— Но почему он прислал тебя?

— Терпение, моя сударыня, — бесстрастно ответил первый министр. — Меня никто не присылал. Горькая правда заключается в том, что мой повелитель ранен.

Последние слова казались ей жуткими, окрашенными в кровавый цвет, и она с ужасом уставилась на опустошенное лицо первого министра. Из глубин ее существа вырвался жалобный стон. Софхатеп, чьи чувства притупило горе, сказал:

— Терпение, терпение. Моего повелителя принесут в паланкине, как он того желал. Стрела поразила его в этот осененный предательством день, который начался с праздника и завершится ужасным погребальным обрядом.

Радопис не могла оставаться здесь ни мгновения дольше и выпорхнула в сад, как цыпленок, которого собираются забить. Но, едва выйдя за дверь, она застыла на месте, ее глаза впились в паланкин, который рабы несли к ней. Уступая им дорогу, она прижала руки к голове, которая кружилась от этого ужасного зрелища. Радопис вошла следом за рабами. Те осторожно опустили паланкин посреди летнего павильона и удалились. Софхатеп тут же последовал за ними, в павильоне остались он и она. Радопис подбежала к паланкину, встала перед ним на колени, сцепила пальцы и начала заламывать руки от беспросветного отчаяния. Она вглядывалась в его печальные и медленно угасавшие глаза. Радопис начала задыхаться, ее блуждающий взгляд остановился на том месте, где стрела вошла в грудь. Она заметила пятна крови, торчащую из груди стрелу и содрогнулась от невыразимой боли. Радопис воскликнула голосом, прерывавшимся от боли и ужаса:

— Тебя ранили. О, какой ужас!

Фараон лежал неподвижно. Он то приходил в сознание, то терял его. Он утомился и обессилел. Короткое плавание отняло у него последние силы, которые быстро таяли. Однако когда фараон услышал ее голос и увидел любимое лицо, в нем шевельнулось едва заметное дыхание жизни, и тень смутной улыбки тронула затуманенный взор.

Радопис почти никогда не видела фараона безразличным, жизнь бурлила в нем и стремилась найти выход, словно порыв ветра. Она чуть не обезумела, видя его таким. Казалось, будто он давно иссох и состарился. Горящими глазами Радопис посмотрела на стрелу, которая привела к этому несчастью, и поморщилась от боли.

— Почему стрелу не извлекли из груди? Позвать лекаря.

Фараон собрал остатки иссякавших сил и слабым голосом ответил:

— Это бесполезно.

В ее глазах мелькнуло безумие, она упрекнула его.

— Бесполезно, любимый? Как ты можешь говорить так? Разве наша жизнь для тебя больше ничего не значит?

Испытывая страшную усталость, фараон протянул руку, коснулся ее холодной ладони и шепнул:

— Это правда, Радопис. Я прибыл умереть на твоих руках в этом дворце, который мне дороже любого другого места в мире. Не печалься о нашей судьбе, лучше подбодри меня.

— Мой повелитель, ты сам принес мне весть о своей смерти. Что за ужасный вечер приготовила судьба? А я ждала его, мой любимый, сгорая от страсти, соблазненная надеждой. Я мечтала, что ты придешь с вестью о победе, а ты принес мне эту стрелу. Как я могу подбодрить тебя?

Фараон с трудом сглотнул и молил ее голосом, больше напоминавшим стон:

— Радопис, забудь о страданиях и приблизься ко мне. Я хочу заглянуть в твои лучистые глаза.