Меч и крест - Лада Лузина

«Так он таки профессор! Надо ж…»

— Если вы немедля не пообещаете мне отнести его в Лавру, я уйду от вас! Сейчас же! — привела Катя профессору отнюдь не научный, но куда более действенный аргумент.

— Хорошо, хорошо, душенька, успокойся, — обмяк ученый, глядя на нее встревоженно и смятенно — так, точно не верил собственным ушам и глазам.

— И накажите, чтобы непременно в Успенскую! — чванливо наказала ему Катерина.

И по одной этой короткой реплике поняла, что играет с неразъясненным профессором, как кошка с мышью, — в ней был царственный деспотизм и непонятное, затаенное злорадство.

— Я поступлю, как ты просишь, милая, раз это столь важно для тебя. Но я и не понимаю. Не понимаю! — заплакал профессор. — За без малого двадцать лет нашего брака…

«Так он мой муж? Я схожу с ума!»

Катя испуганно дотронулась до своего лба…

В кабинете стало невыносимо душно.

Румяногубый муж в бархатной куртке, и его профессорский стол с чертежами, и стены с Шишкиным и Куинджи вероломно поплыли куда-то влево.

— Дмитрий Владиславович пожаловали, — донесся оттуда девичий голосок.

Катя повернула плавящуюся голову, но увидала лишь аккуратный русый пробор и сразу же заслонившее его высокое и темное пятно.

Пятно потянулось к ней. Попросило:

— Позвольте ручку, милая Эмилия Львовна!

Катина размякшая ладонь оказалась внутри холеной мужской руки, и на безымянном пальце ее сидел массивный серебряный перстень с голубоглазым камнем… Но кольцо не удержало Катю — ее вдруг затошнило, закачало, неудержимо потянуло на пол. Пол бросился к ней и больно ударил. Затем затих.

— Моя Яшная пани! — озабоченно загнусавил сверху суетливый голосок. — Шейшаш! Шейшаш вам штанет намного лучше!

Катя с трудом приподняла прилипшие к глазам веки и с облегчением увидела на потолке свою родную бронзовую люстру.

— Я видела… — с колебанием проговорила она, безжалостно вытряхнутая из своего странного видения и оглушенная полом.

— Не ишвольте бешпокоитьчя, моя Яшная пани! — предупредительно прошепелявил заботливый Черт. — Это шлушаетчя. От большого пелелашкода внутленней энелгии. Ошобенно когда пелвый лаш… Шейшаш вам штанет лучше! Повельте!

— Послушай, — помрачнела Катерина Дображанская, ощупывая ошарашенную голову. — Я, кажется, забыла спросить тебя самое главное. Кто такой твой К. Д.?

— Мой К. Д.? — сладко переспросил ее Черт.

И в его вибрирующей восторгом интонации прозвучало сдерживаемое, рвущееся наружу, страстное и верноподданническое ликование:

— Лашве вы не поняли, моя Яшная пани?! К. Д. — это вы!

* * *

Рассвет шестого июля застал Машу Ковалеву сидящей на площадке бесперильного балкона (на которую они приземлились вчера с Дашей, благополучно проигнорировав лестницу подъезда) и, обняв зябкие колени, зачарованно вглядывавшейся в прозревающее небо первого дня своей новой жизни.

Вчерашний день был лишь путаным черновиком с множеством помарок и ошибок. Нынешний поднимался над ее Киевом-Златоглавом, Городом облаков и гор, древней Столицей веры и владык Руси, Градом вечным, страшным и святым, который она, родившаяся и прожившая здесь всю свою бесхитростную жизнь, увидела сейчас впервые.

Ее прошлый Киев существовал для нее лишь в мечтах — был умершим, книжным, заученным до автоматизма и давно уже не реальным. В то время как Киев живущий ограничивался немногочисленными и лишенными индивидуальности зарисовками быта: двором ее дома и замусоренной Кадетской рощей, заплеванными остановками и суетливым продуктовыми магазинами, библиотеками, музеями, институтом…

И вдруг Город ввалился в ее жизнь, заполнив ее всю до краев, и плоские истории из учебников, предания и легенды внезапно приобрели объем, запах и крутизну реальных гор, улиц и домов. Далекое, как усталая сказка, прошлое и измельченное рутинное настоящее слились во единое и неделимое — всегда. Точно так же, как бездумное название улицы Ярославов Вал неожиданно обрело для Маши исконный, важный и вечный смысл.

Здесь (она ведь знала это с первого курса!), от Золотых ворот в Киев, проходил высокий вал, защищавший Град от врагов. И возможно, тысячу лет назад, на том же месте, где сидит сейчас она, сидела на страже ее прапрапредшественница…

Слава тебе, ясная Киевица!

Да пребудет сила с тобой, когда ныне, как и в любую иную ночь, стоя на горе, породившей Город, ты, завидев на небе красный огонь, полетишь туда, чтобы остановить то, что может нарушить Истину.

Да пребудет мудрость с тобой, когда на первый праздник года ты будешь вершить свой суд над вечностью, недоступной глазам слепых.

Помни: Киев властвует над тобой, так же как и ты над ним!

Умей слушать то, что Он говорит тебе, и не страшись ничего, ибо твой Город всегда защитит тебя, так же как ты защищаешь его.

Ты — его закон, но есть законы и для тебя, ибо тот, кто стоит на границе между тьмой и светом, не может принадлежать ни свету, ни тьме…

Передернув колкими от утренней прохлады плечами, Маша вернулась в комнату и погладила темнокожую книгу.

Даша спала на диване, закопав нос в нежную шею Изиды Пуфик, — мордочка кошки пристроилась на Дашиной щеке, а две передние лапы совсем по-человечески обнимали Дашину шею. Вид у обеих был абсолютно идиллический. Искоса поглядывая на свою бессонную хозяйку, суровая Белладонна молча бродила по выступам книжных полок. Маша качнула головой, удивляясь, как кошка удерживается на такой узкой «дорожке». Поймав ее взгляд, киса жеманно и медленно потерлась шеей о корешки книг.

Вздохнув, Ковалева который раз обошла неусыпным взглядом комнату, выискивая ответ, лишивший ее сна. И споткнулась. Ей показалось: весы в руках голубой «византийки» над камином изменили свое положение — со вчерашнего дня левая чаша опустилась немного ниже…

Раздался грохот.

— Ну че еще? — сонно проплакала Даша. — Который час?

Белладонна стояла на полке, невозмутимо взирая на поваленные ею книги. Маша взглянула на часы — старенькая преданная «Чайка» на ее руке показывала 6.15 утра.

— Начало седьмого. — Маша аккуратно собрала разбросанные тома, сверху оказались два художественных альбома. — Врубель. И Васнецов! Вот кстати!

— Фу, рань какая. И чего тебе не спится? — плаксиво возмутилась Даша Чуб.

— Даш, я знаю, кто мы! — безжалостно добудила ее возбужденная подруга. — Мы не ведьмы! Мы защитницы Киева! Вроде трех богатырей.

— Так что, нам теперь и поспать нельзя? — разозлилась Даша.

— Понимаешь, — беспокойно отчиталась новоявленная защитница, — я все думаю, кому понадобилось резать эту картину?

Она пытливо посмотрела на украшавших обложку альбома спасенных Дашей «Богатырей», сидящих верхом на трех разномастных лошадях — черной, белой и рыжей. Прямо как их кошки!