Естественное убийство. Невиновные - Татьяна Соломатина

Так вот и с Алёной это небезопасное, по определению, огромное приключилось совершенно спонтанно. Она драила полы в хирургическом отделении госпиталя – в том самом отделении, где врачевал Алексей Всеволодович Северный, доктор медицинских наук, профессор, полковник и вообще матёрый человечище. Было уже поздно, когда Алёна обрабатывала шваброй коридор, но человечище был у себя в кабинете. И, судя по всему, не один. Студентка-санитарка Соловецкая как раз выполняла очередной манёвр с эмалированным ведром под дверью этого самого кабинета. Дверь, разумеется, внезапно распахнулась. Во всю ширь проёма пропуская здоровенного мужика, всё ещё шумно за что-то А.В. Северного благодарящего красивым баритоном, всё ещё шумно его в чём-то приятном заверяющего, всё ещё с повёрнутой в сторону врача, а вовсе не по ходу движения тела, головой. И вот пока голова благодарного исцелённого пациента общалась с профессором Северным, тело его врезалось в ведро с грязной уже водой. Ведро, разумеется, в долгу не осталось – перевернулось, обляпав запоздалого посетителя хирургического отделения госпиталя мутной жижей. Алёна немедленно брякнулась ниц и начала ликвидировать последствия форс-мажора, виновато тараторя свои извинения в ответ на громогласные возмущённые тирады. Но как только она отжала тряпку, выпрямилась в полный рост и посмотрела неумолкающему Баритону в лицо, Баритон заткнулся. На полуслове.

– Какая красивая! – вырвалось у Баритона.

– Это наша санитарка. Молоденькая ещё совсем, неопытная. Студентка, – извиняющимся тоном проговорил профессор Северный. – Алёна, ну разве можно вёдра под дверьми ставить?! – строго обратился он тут же к санитарке Соловецкой.

– Нельзя, ещё раз извините, я виновата, я уберу, – скороговоркой проговорила покрасневшая и виноватая Алёна.

– Нет, ну какая красивая! – ещё раз повторил Баритон, совершенно забыв о том, что у него мокрые брюки.

Алёна, неловко пятясь, ретировалась.

Ранним утром её вызвали в приёмный покой.

– Соловецкая! Тебя тут какой-то мужик спрашивает, – зевая, бесстрастно сообщила ей санитарка по внутреннему телефону.

На ступеньках стоял облитый вчера дядька. С букетом роз. С очень большим букетом роз.

Господи, много ли надо молоденькой дурочке, будь она сто раз умница? Букет роз, ресторан, машина, пара шрамов на мощном торсе, пара ласковых слов, немного пыли в юные очи и немного таинственности на девственные уши. Всё это, плюс невольно любимый ореол участия в боевых действиях там-сям по миру – образ «защитника» впитан Алёниным поколением с кефиром из школьной столовой, – и делай с девчонкой что хочешь. Что Баритон и делал.

Много ли надо утомлённому жизнью кадровому военному в отставке не столько по возрасту и стажу, сколько по серьёзности ранений? Много. Только он за это не собирался платить. Есть боевая задача. И её надо решить. С минимальными потерями. Баритон и решал. Со стратегией и тактикой у него всё было в порядке. А уж учитывая неопытность противника и отлично просматриваемые с позиций его зрелости слабые точки…

Это так прозрачно, что от этого ещё более гадко.

Но тогда Алёна не замечала ничего. Ни того, что несётся по первому свисту, частенько пропуская занятия. Ни того, что он вовремя доставляет её домой. Не соображала, что он просто затыкает ею свободное время. Не думала о том, что ему домой тоже надо вовремя.

Не удивлялась тому, что Баритон сразу же поставил её в известность о наличии жены и детей. Взрослый дядька, в два раза старше её. Чему удивляться? Ей ничего такого, вроде немедленного предложения руки и сердца, и не надо – так ей с ним было хорошо. Ей казалось, что Баритон – это покой, защита и всё такое. Вероятно, исключительно из-за того, что он взрослый мужчина. Скорее всего, это произошло потому, что у Алёны Соловецкой никогда не было папы. Были дядя Коля и дядя Вова. И они к ней очень хорошо относились. Но папы – такого папы, на чьей мощной спине можно полежать, в чью мощную лапищу уткнуться лицом, – у неё никогда не было. В Алёниной глупой двадцатилетней головке попутались контакты. Она с восторгом рассказывала Сене, какой он прекрасный, Баритон. Нет: Какой Он Прекрасный, Баритон! Он просто безупречен! И Сеня его мрачно ненавидел. Мрачно, но молча. У Сени не было денег на розы, рестораны и гостиницы. У Сени не было мощной выи и шрамов по всему телу, так украшающих мужчину. У Сени не было в запасе кучи увлекательных историй для очарования малолетних дурочек. И Сеня не мог (и слава богам – так и не научился) манипулировать женщинами. Что Баритон умел в совершенстве.

– Что ты о нём вообще знаешь?! – шипел Сеня шёпотом, чтобы не услышала бабушка.

Алёна с гордостью называла имя-отчество-фамилию. И рассказывала Сене о том, как Баритон её обнимает, целует, как он часами после держит её на руках, гладит ей ноги, говорит ей, какая она красивая и…

– И потом одевается и отвозит тебя к подъезду. «До следующей случки, любимая!» Какой красивый роман! – ехидствовал Сеня. – Я тебя спрашиваю, знаешь ли ты его, типа, адрес, его, блин, номер телефона, чем он конкретно сейчас занимается и зачем тебе всё это нужно?! Потому что зачем ему это нужно – очевидно.

– И зачем же ему это нужно? – холодно и обиженно уточняла Алёна.

– Красивую молодую девчонку на шару потрахать! – неумолимо резюмировал Сеня.

– Дурак! Он меня любит! Он от меня без ума!

– Последнее я оспаривать не буду. Очень даже может быть, что он конкретно от тебя – без ума. Но действует он с умом. Я, кстати, не уверен, что имя-отчество-фамилия у него настоящие!… Ох, ох, ох, Алёнка! – по-старушечьи охал Алёнин юный друг. – Ни до чего хорошего тебя эта собачья свадьба не доведёт. Я не спорю, всякое бывает. Бывает, что и женатый мужчина влюбляется. Но тогда женатый мужчина разводится. И женится на том, в кого влюбляется…

– Много ты понимаешь в любви и в женатых мужчинах, сопляк! – перебивала его Алёна. Тоже шёпотом. Потому что любила бабушку и не хотела её тревожить.

Бабушка принимала доносящийся из-за двери громкий шёпот за влюблённое воркование «детей». И Соловецкая с Соколовым спокойно ругались. Потом мирились. А как-то раз утром Алёну вырвало. Она подумала, что съела что-то несвежее накануне, в институтской столовке. Позже её ещё некоторое время рвало по утрам. И она подумала, что это из-за переутомления. И что очень даже может быть, что Сеня прав. И так жить нельзя. И после одной из очередных сексуальных забав она, лёжа на широкой спине уткнувшегося в подушку на очередной чужой даче Баритона и поглаживая его шрамы, сказала ему:

– Меня по утрам тошнит.

– Да? – лениво переспросил тот.

Будь Алёна тогда старше и умнее, она бы поняла, что за кажущейся безмятежностью Баритона прячется настороженность. И даже тревога. Не за неё. Но она была юной влюблённой дурочкой, искренне полагающей, что её любят. И потому быстро ответила:

– О! Не беспокойся. Я здорова! Это, наверное, от переутомления. Занятий много, работа и мы… Может быть, нам…

– Может быть, нам реже встречаться? – нежно перебил Баритон. Ласково скинул лёгкую Алёну с широкой спины и улёгся рядом, облокотившись на локоть, чтобы удобнее было ею любоваться.