Путешествие в Агарту - Абель Поссе

Животные знают или чувствуют, что человек – отвратительное выродившееся начало творения.

16 АПРЕЛЯ

Переход этот может растянуться не больше чем на четыреста миль. Мне необходимо достичь точки «А», чтобы с ее координат спроецировать на подготовленной в Аненэрбе карте треугольник священной зоны.

Монастырь Танцующих расположен к северу от Турфанской котловины, на отрогах Покотошаня, где начинается Джунгарская равнина, наша первая пустыня. Мы должны двигаться в направлении ост-норд-ост, и тогда примерно через двести миль я смогу определить точку «А». Это «долина фон Зеботтендорфа», как сказано в руководстве Аненэрбе.

Я сплю, положив рядом пистолет со взведенным курком. Натягиваю у входа в палатку веревку, конец которой привязываю к руке. Мне приснилось изображение Авраама на картинке в учебнике по священной истории. Отец Майнц из нагольдской школы. Школьный двор в Аберпорте. Похожее изображение в часовне. Я что-то говорю своему однокашнику по-английски. Я, Вуд, в том году не слишком преуспевал в священной истории и получил 12 баллов из 20.

18 АПРЕЛЯ

Область «желтых ветров». Именно здесь, как поведал нашему агенту Гурджиев со свойственной ему иронией, он соорудил необыкновенно высокие ходули, чтобы можно было дышать, не наглотавшись песку. Тейяр де Шарден забредал в эти края во время одной из своих «одиноких вылазок», как он сам называл их.

Сармунги, похоже, знают, что нас ждет. Они надевают верблюдам на шею бронзовые колокольчики. Проводник возглавляет шествие, все пять верблюдов идут, связанные одной длинной веревкой, прикрепленной к недоуздкам. Мы похожи на альпинистов.

Каждый час, а то и чаще, приходится вытирать верблюдам морды, забитые песком и пылью. Песчаная пелена становится все гуще. Разбивая лагерь, нам приходится как следует привязывать верблюдов к шестам, которые глухонемой втыкает глубоко в землю.

Мой главный враг – слабость. Непрекращающаяся песчаная буря, похоже, сводит на нет все попытки вернуть себе физическую форму. Я как можно лучше обустраиваю свое седло, превращая его в некое подобие дивана. Стараюсь ехать полулежа, чтобы не напрягать мышцы. Я воображаю себя Артюром Рембо, пересекающим его последнюю пустыню в Абиссинии.

Сармунги, словно кающиеся испанские грешники, едут согнувшись, с головы до ног завернутые в свои мрачные конусообразные плащи. Они смотрят и дышат через толстое, грубое тканое переплетение.

19 АПРЕЛЯ

В этих краях всякое представление о реальности становится сомнительным. Всего за пару часов низину скрывает под собой высокая дюна, а дюны, которые казались высокой горной цепью, исчезают, и на их месте возникает ровное, пустое пространство.

Из-за этих странных передвижений возникают и, как правило, за несколько часов или дней исчезают древние города, быть может, возведенные еще до великих ханов. Океан песка обнажает их и снова скрывает, как улиток, которых уносит отливом.

Путешественник начинает здесь доверять миражам, оптическим иллюзиям, они становятся для него уютным убежищем от сводящей с ума реальности.

Я как раз записывал эти наблюдения, когда послышался шум мотора. Три бронемашины незаметно подобрались к нам, двигаясь против ветра.

Это броневики на гусеничном ходу, с красной звездой на дверцах.

Сармунг поговорил с их командиром. Они встали с подветренной стороны от машины в ярком свете мощных фар. У командира-монгола на фуражке и погонах были красные звезды. Говорили они по-монгольски.

Я подумал: наверное, судьба пожелала, чтобы я умер смертью солдата, о которой мечтали и которой, быть может, уже умерли многие мои товарищи.

Солдат было не больше дюжины. Я смогу убить двух или трех, прежде чем они доберутся до меня. Как ни странно, при мысли о смерти я ощутил невероятную усталость и скуку. По своему равнодушию я понял, как сильно я ослабел.

Похоже, проводник что-то рассказал им обо мне, потому что, как мне показалось, среди непонятных звуков прозвучало имя «Роберт Вуд». Они принялись при свете фар просматривать толстую стопку бумаг, наверное, какой-то список. Ни один из них не производил впечатление человека, умеющего читать.

Я сел на песок у своей палатки, окруженный завесой песчаного ветра.

Вот офицер приближается ко мне. У него огромные усищи, как у мексиканского бандита. Поняв, что он сказал или хочет сказать, я протягиваю советскую визу Роберта Вуда. Это пропуск с прекрасно сфальсифицированной печатью советских властей. Офицер уносит его, чтобы получше рассмотреть при свете фар. Судя по всему, его руки никогда еще не переворачивали ни одной страницы. Он похож на бизона, несущего канарейку между копытами.

Сейчас я должен достать револьвер или же окончательно отдаться на волю случая.

Офицер подходит и возвращает мне паспорт. Кажется, он на свой манер отдает мне честь. Как будто уже слышал обо мне, как будто его предупредили.

Они уехали.

Я пишу об этом, еще не оправившись от удивления. Я понимаю, что это еще одна выходка флегматичного проказника Роберта Вуда и что он спас мне жизнь. Да, это призрак. Но призрак человека, учившегося в Оксфорде.

21 АПРЕЛЯ

Глядя на дату в дневнике «21 апреля», я понимаю, что она воображаемая. Но пока я буду видеть в своем дневнике слово «апрель», это будет мимолетным напоминанием о зелени, которая пробивается сейчас на берегах Некара.

Мне стоило огромных усилий установить секстант для измерений. Приходится бороться с непреодолимой сонливостью. Я не так привычен к непрестанно бушующему ветру, как сармунги.

Совершенно невозможно определить высоту солнца, оно превратилось в неподвижный отсвет, затянутый песчаным покровом. Я отказываюсь от своего плана.

Тщательно заворачиваю хронометр в пропитанную воском ткань. Этот песок, мельчайший, как пространство, отводимое на циферблате одной десятой секунды, может забиться внутрь и окончательно испортить чувствительный швейцарский механизм.

Страшно устав, я вытягиваюсь на верблюде, и тот везет меня, словно я безжизненный куль.

23 АПРЕЛЯ

По-моему, мы достигли точки «А». Я довольно тщательно все рассчитал, несмотря на то что двигались мы медленно и неравномерно. По ночам у себя в палатке я подпарываю подкладку куртки и достаю непромокаемый конверт. Там хранятся данные о координатах. Конечный итог трудов Аненэрбе – две конкретные цифры, противостоящие безумию. При свете фонарика цифры производят странное, зачаровывающее впечатление.

Это стоило мне огромных усилий, но я все же сумел при помощи компаса перенести эти данные на карту. Потом соединил все точки, и наконец получился треугольник. Я всего в шестидесяти или семидесяти километрах от Агарты!

Хотя мне не удалось точно определить точку «А» (102° восточной долготы и 47° северной широты), ошибка не может превосходить 30–40 километров.