В объятиях принцессы - Джулиана Грей

Граф включил свет – в отеле недавно провели электричество – и огляделся. Весь багаж был отправлен в Палаццо Анджелини, за исключением нескольких самых необходимых вещей, и потому комната казалась необитаемой. На круглом столе стоял большой букет лаванды – источник запаха.

– Маркем! – тихо позвал Сомертон.

Ответа не последовало. Впрочем, не важно. Уйти она не могла.

Сомертон снял сюртук и бросил на кресло. Ванная комната располагалась справа. Он открыл дверь и повернул краны. Добавив в воду немного масла, он, довольно урча, расположился в ванне. Вода была восхитительно горячей. Она растворяла тяготы путешествия, тревоги и напряжение. Он позволил себе пять минут понежиться в ней и только после этого потянулся за мылом. Тщательно вымывшись и побрившись, он облачил свое массивное тело в махровый халат, полосатый, как турецкое полотенце, и расчесал волосы.

Секунду помедлив, взялся за дверную ручку. Вероятно, необходимо постучать.

Вместо этого он распахнул дверь и вошел.

Луиза, полностью одетая, лежала на кровати – голова повернута к окну, рядом валяется открытая книга. Вероятно, она читала при дневном свете, а когда солнце стало садиться, уснула. Прислонившись к стене, Сомертон залюбовался спящей девушкой. Окно было открыто, и воздух в комнате был наполнен влагой и сигарным дымом с улицы.

Итак, в его отсутствие Луиза отправила телеграмму герцогу Олимпия. К сожалению, Сартоли не смог прочитать ее, но было и так понятно, что в ней написано. Впрочем, ничего другого он и не ждал. То, что Олимпия уже в Милане, удивило его еще меньше. У Пенхэллоу никогда не было недостатка в союзниках. Как Джек в коробочке[2], он всегда появлялся, веселый, красивый, переполненный кипучей энергией, и не важно, сколько раз Сомертон пытался вернуть его обратно в темноту.

Граф отошел от стены и присел на край кровати. Волосы Луизы уже немного отросли и казались очень темными на фоне белой подушки. Ему хотелось видеть, как они шелковистой волной рассыпаются по ее плечам, целомудренно прикрывают обнаженные груди после акта любви. Он медленно поднял руку и провел пальцем по высокой скуле.

Луиза открыла глаза и, вскрикнув, села.

– Извини, – тихо сказал он, – я не хотел тебя пугать.

– Я испугалась. – Она немного расслабилась и окинула затуманенным от сна взглядом его халат и влажные волосы. Застигнутая врасплох, не успевшая надеть свою привычную маску высокомерия, Луиза казалась маленькой и невинной, как ребенок, девочкой, без спросу надевшей костюм старшего брата. – Все приготовления закончены?

– Да. Все готово к завтрашнему дню.

– Если все пойдет по твоему плану.

– Пойдет. – Граф коснулся воротника ее рубашки. – Значит, ты отправила в мое отсутствие телеграмму.

Ее глаза округлились.

– А я все думал, решишься ты или нет. Как много ты ему рассказала?

– Я должна была это сделать. Не могла не предупредить кого-нибудь.

Сомертон пожал плечами:

– Ты считала, что я рассержусь? Конечно, нет, малышка. Ничего другого я от тебя не ждал. Я понимал, что ты будешь всеми силами защищать своего дорогого кузена и предавать меня на каждом шагу.

– Тогда зачем ты привез меня с собой? Зачем тебе понадобилась моя помощь?

– Потому что я не мог оставить тебя одну, неужели не понятно? Одному Богу известно, на что ты могла решиться, оставшись без моего присмотра. – Теперь его пальцы поглаживали ключицу. – Кроме того, может быть, я приберег иной вид мести для тебя, когда все закончится.

Луиза оставалась неподвижной.

– Я не предавала тебя, – тихо проговорила она, – и уверена, что ты не такой плохой, как хочешь казаться.

– Но все же не такой, как твой несравненный Пенхэллоу? Смазливый и слащавый рыцарь, которого обожают все женщины и которым восторгаются все мужчины.

– Я не обожаю его. По правде говоря, я его почти не знаю. В последний раз мы встречались… не помню, это было лет восемь или девять назад, когда я еще ребенком проводила лето в Англии. – Она взяла руку графа и прижала к себе. В ее глазах блестели слезы. – Главное, что ты в опасности. Если сделаешь то, что задумал, что с тобой станет?

– Мне уже приходилось убивать людей, Маркем, и, можешь мне поверить, на следующее утро я спокойно завтракал, не лишившись аппетита.

– Не делай этого, прошу тебя. Месть не имеет ничего общего с долгом или честью. Пусть все останется как есть. Не уезжай из Флоренции.

Сомертон обхватил пальцами тонкую шею Луизы и почувствовал, как бьется жилка. Пульс у нее был частый, как у кошки. Иными словами, внешнее спокойствие – лишь видимость.

– Остаться здесь? С тобой, Маркем… Луиза?

Ее губы слегка раскрылись, но потом закрылись. Она не издала ни звука. Однако не сказала «нет». И не отвела глаза.

– Неужели? Ты готова даже предложить мне себя? Ради его безопасности? – Он угрожающе подался вперед. – Об этом мне не нужно договариваться с тобой. Я могу и так взять тебя в любой момент. Захоти я, ты бы уже была в моей постели. Именно так поступают негодяи, разве нет?

– Ты лучше, чем хочешь казаться.

Сомертон рассмеялся, хотя ему совсем не было смешно.

– Моя дорогая принцесса, я никем не хочу казаться. Я такой, какой есть. – Он встал и отошел к гардеробу, стоящему в углу. – Пенхэллоу хочет забрать мою жену и сына. Не думаешь ли ты, что я не заставлю его заплатить за это.

– Ты можешь все устроить по-хорошему. Получить развод и продолжать видеться с Филиппом. Остаться его отцом, узнать его, подружиться с ним…

Сомертон сбросил халат на пол. Не поворачиваясь, он услышал, как Луиза изумленно ахнула, потом зашуршала ткань. Наверное, она уткнулась своим целомудренным лицом в подушку, мрачно подумал он и начал одеваться.

– Но так намного проще. У моего сына не будет другого отца, который станет настраивать его против меня.

– Роналд не сделает этого. – Голос Луизы был сдавленным.

– Ты уверена? Склоняя мою жену к побегу и увозя моего сына, он вряд ли руководствовался высокими моральными принципами.

Луиза не ответила. Граф надел рубашку, бриджи для верховой езды, жилет.

– Мои сапоги, Маркем! – воскликнул он и обернулся. Луиза сидела в кресле и во все глаза смотрела на него. Бог знает, как долго.

– Это твоя болезнь, – тихо сказала она, – а вовсе не лекарство.

– Ты права, – согласился граф. – Для меня не существует лекарства. Но правосудие – дело грязное, и ты очень скоро в этом убедишься, попытавшись управлять своей страной честно и справедливо. Так как насчет моих сапог? Слуг-то нет. – И он протянул ей сапоги.