В объятиях принцессы - Джулиана Грей

– Простите, но как тогда назвать вас?

Эти слова нанесли Сомертону точный удар. Между ребер прямо в сердце.

Как назвать вас. Как назвать вас. А как можно его назвать?

– Меня? – воскликнул он.

– Да, вас. Не станете же вы отрицать, что на всем протяжении вашего брака имели плотскую связь с множеством других женщин? – Пенхэллоу покосился на Маркема, и его чувственные губы скривились в ехидной усмешке. – Или, скажем так, с множеством личностей?

От ярости у графа потемнело в глазах. Как несправедливо мимоходом задеть и Луизу, которая так много выстрадала. Она и сейчас страдает. Тот факт, что негодяй вроде Пенхэллоу позволил себе облить грязью Луизу, находившуюся под его защитой, вернул Сомертона к мыслям о зверском убийстве. Он сжал кулаки.

– Что вы сказали, сэр? Наглый щенок! Повторите!

– Да ладно вам. Об этом все знают. Лично я считаю ваше поведение в высшей степени распутным.

Маркем, стоя за спиной Сомертона, возмущенно ахнул. Граф услышал этот звук, несмотря на шум в ушах, и попытался взять себя в руки.

«Успокойся. Соберись».

Благоразумие, а не эмоции. Именно они способны уничтожить все надежное и полезное. При общении с любым другим человеческим существом их следует всячески избегать. Тот, кем владеют эмоции, всегда слабее.

Пенхэллоу стоял перед ним, спокойный и улыбающийся. Само совершенство. Но ведь он тоже не идеален, разве нет? Он мошенник, завсегдатай борделей, совратитель чужих жен. Об этом все слышали. Этот малый не скрывал свои похождения. Пусть Сомертон грешен, но он не единственный грешник в этой комнате.

Он улыбнулся:

– Знаете, Пенхэллоу, в народе говорят, что горшок над котлом смеется, а оба черны. Вы со мной согласны?

– Простите, не понял.

И граф почувствовал себя на коне. Сцепив руки за спиной, он сделал шаг к Пенхэллоу:

– Это же так просто, друг мой. В скольких чужих постелях вы побывали в последние годы, Пенхэллоу? Речь идет о десятках или о сотнях?

– А, вот вы о чем. Ну, это просто. Ни в одной.

Сомертон демонически захохотал:

– Ни в одной? Ха-ха! Смешно. Великий Пенхэллоу, мечта лондонских женщин!

– Мне жаль вас разочаровывать, старина, но вы, как говорят в том же народе, лаете не у того дерева. Ваши обвинения не по адресу. После того как я встретил леди Сомертон, я не знал других женщин.

Нотка искренности в его голосе заставила Сомертона замолчать.

– Невозможно, – через несколько мучительно долгих секунд пробормотал он.

Пенхэллоу пожал плечами:

– Увы, это факт. Пытался несколько раз, знаете ли, но ничего не вышло. Не мог выбросить ее из головы. Ни одна женщина на свете не может с ней сравниться. Да, знаете, однажды у меня едва не получилось! Я выпил бутылку или даже две… точно не помню… бренди, нашел сговорчивую вдовушку… – Он задумчиво улыбнулся. – Но и тут облом. Надо же такому случиться – нос к носу столкнулся с графиней Сомертон на пороге итальянской гостиницы. Представляете? Даже я, до бровей налитый бренди, понял: не судьба.

Мир Сомертона закачался, рухнул и начал снова строиться, но как-то по-новому. Пенхэллоу – достойный человек? Ведет непорочную жизнь? Из-за любви к Элизабет?

– Невозможно, – прошептал он.

Этого не могло быть. Ведь все в жизни Сомертона, все его деяния, планы, оправдания собственного поведения основывались на вероломстве Пенхэллоу. Но если Пенхэллоу сохранял целомудрие, когда женщина, которую он любил, вышла замуж за другого, – совершенно неуместное и ненужное воздержание… Если Пенхэллоу так же хорош изнутри, как внешне… Тогда он, Сомертон…

Грязен, порочен, достоин презрения.

– Это невозможно! – не выдержал Маркем. – Всем известна ваша репутация. Вы хвастались своими победами во всех лондонских гостиных!

Пенхэллоу взглянул на Маркема с доброй улыбкой.

– Понимаете, друг мой, я не хотел, чтобы надо мной смеялись. Надо, знаете ли, соответствовать окружению. – Он снова перевел глаза на Сомертона: – А знаете, старина, ведь все это время я был вернее Лилибет, чем вы. – Он сделал шаг к Сомертону, словно наступая. – Это я называю иронией. Вы со мной согласны?

– Больше шести лет? – В голосе Сомертона звучала мольба. Он отчаянно надеялся, что Пенхэллоу ему возразит.

– Если быть точным, то больше семи. Я встретил ее более семи лет назад. Это были чертовски долгие годы, не могу не признаться. – Теперь его глаза горели триумфом, чистым удовольствием человека, только что нанесшего последний милосердный удар. Он снисходительно похлопал Сомертона по щеке: – И хорошее в этом только одно: слава богу, что они уже позади.

Что оставалось делать Сомертону?

Он сжал кулак, размахнулся, и великолепный торжествующий Пенхэллоу отправился в затяжной полет над беломраморным полом.

Луиза в ужасе смотрела на распластавшегося на полу человека. Он лежал, вытянувшись во весь рост, и моргал, глядя в потолок. Потом медленно поднял руку, осторожно потрогал подбородок и как будто удивился, что его челюсть все еще на месте.

Девушка покосилась на Сомертона, который тряс ушибленной рукой, внимательно наблюдая за движениями Пенхэллоу. Его лицо оставалось невозмутимым: на нем не было ни намека на удовлетворение, только мрачная решимость человека, который сделал то, что должен, не получив от этого никакого удовольствия.

Мужчины. Что с них взять.

Пенхэллоу приподнялся на локтях.

– Что ж, я рад, что с затянувшимися формальностями покончено и мы перешли от слов к делу. – Мужчина улыбнулся. Его челюсть распухала на глазах.

– У нас не может быть никаких дел, мерзавец, – прорычал Сомертон. – Будет лишь то, что я скажу. И боюсь, ты не уйдешь из этого дома живой.

Пенхэллоу ловко, как акробат, вскочил на ноги, продолжая улыбаться.

– Прекрасно сказано! Сколько пафоса! Кажется, я слышал нечто подобное в какой-то пьесе. Вы не думали о сценической карьере?

Идиот! Он провоцирует Сомертона, намеренно выводит его из себя. Неужели не знает, на что способен этот человек? Угроза графа – не пустые слова. Неужели это смазливый кретин желает кровопролития?

Она обязана вмешаться:

– Сэр, вы же не хотите сказать, что…

Но Пенхэллоу не обратил на нее внимания и лишь развел руки в стороны:

– Видите, граф? Вот он я. Возьмите меня, если сможете. Что вы предпочитаете, пистолет? Или, может быть, желаете заколоть меня шпагой? У вас всегда была склонность к драматическим жестам.

– Не будьте ослом, Пенхэллоу, – холодно проговорил граф.

– Вы хотите убить меня? Не буду мешать вам сделать попытку.