На край любви за 80 дней - Кей Си Дайер

Я с радостью убеждаюсь, что здесь эти люди устроились чуть получше, чем на своей утлой лодчонке. По палубе развешаны веревки, и на ветру полощется разноцветная одежда. При подсчете у меня получается сорок шесть человек: двадцать восемь мужчин, двенадцать женщин и шестеро детей, не считая грудничков. Меня терзает смутное подозрение, что в разноцветных складках платьев у двух или трех женщин скрывается по младенцу.

Приблизительно половина мужчин – в тюрбанах, а на головах почти у всех женщин – платки. Значит, они мусульмане. Моя лучшая школьная подруга Марьям Хан носила хиджаб. Правда, Марьям родом из Пакистана, и я не уверена, что у них одинаковые обычаи. Надо посмотреть в гугле, выбрав момент, когда будет устойчивый вайфай.

После школы я потеряла связь с Марьям – она поступила в университет в Лахоре. За годы нашей дружбы эта девочка научила меня офигенным ругательствам на урду. К сожалению, все, что я смогла предложить ей взамен, – не совсем приличные слова, которыми Томми называл пару лесбиянок, заглядывавших к нам в лавочку выпить чашку чая и купить эротический роман, так что я, без сомнения, оказалась в выигрыше. Я очень скучаю по Марьям.

Понаблюдав за беженцами полчаса после завтрака, я мысленно выделяю из толпы одну девочку – лет двенадцати или чуть старше, высокую и худенькую, как палка. Она периодически надевает платок, волосы под которым заплетены так безупречно, что мне становится стыдно за свои растрепанные локоны. Я с удивлением отмечаю, что девочка раза два подходит и заговаривает с членами экипажа.

А они, между прочим, белые и англичане. Я прячу блокнот в карман и спускаюсь по трапу. Внизу вспоминаю о маске и, прежде чем подойти к части палубы, выделенной для пассажиров из Сомали, торопливо натягиваю ее на лицо.

Один из матросов – кажется, его зовут Терри, – стоит неподалеку и курит. При виде меня его глаза расширяются, и он поспешно скрывается за швартовой тумбой.

– Я не больна, – сняв маску, торопливо объясняю я, – просто стараюсь… э-э-э… быть сознательным гражданином мира.

И энергично поднимаю вверх большой палец, как будто торможу машину.

– За нас можешь не волноваться, – раздается голос у меня за спиной, – нам всем делали прививки в лагере, в Йемене.

Обернувшись, я вижу, что девочка, за которой я наблюдала, стоит перед импровизированной границей, сложив руки на груди и нахмурив высокий, идеально очерченный лоб.

– Я тебя знаю, – обвинительным тоном говорит она. – Ты шпионила за нами с верхней палубы, да?

– Я не шпионила, – оправдываюсь я, – просто смотрела.

– Ага, как же! Белая женщина сидит наверху, как на троне, и смотрит на нас, не удостаивая разговором, и это называется «не шпионить»?

У меня от изумления пропадает дар речи. Я делаю глубокий вдох и собираюсь с мыслями.

– Ну, теперь я вижу, что это могло выглядеть невежливым. Уверяю тебя, я вовсе не намеревалась никого обидеть. – Я замолкаю, думая, что сказать, чтобы это не прозвучало как из девятнадцатого века. –   В общем, извини. Давай начнем заново.

Я протягиваю руку через границу.

– Роми. Живу в Америке, в Нью-Йорке, и хотела бы поговорить, если у тебя найдется минутка.

Девочка с удовольствием жмет мою руку. Широкая белозубая улыбка не оставляет и следа от былой враждебности.

– Нью-Йорк? – восторженно взвизгивает она. – Ничего себе!

В эту минуту я немедленно и навеки становлюсь лучшей подругой Сумайи Варсаме, четырнадцати с половиной лет от роду. А заодно узнаю, что она так прекрасно говорит по-английски благодаря общению с родными, эмигрировавшими за границу, и ютьюбу, а самая большая потеря, которая ее несказанно огорчила, – смартфон, принадлежавший раньше ее отцу. Телефон упал в воду в первый день плавания на «Ньери».

Когда я спрашиваю, кто из присутствующих на борту беженцев ее родители, девочка замыкается.

– Их нет, – только и говорит она.

Я знаю по горькому опыту, что расспрашивать дальше нельзя.

Снимок: Лаймы и свекла

Инстаграм: Роми_К [Аравийское море, 11 апреля]

#ЦингаМнеНеГрозит #ПереводческийСтэндап

179 ♥

По мере продвижения через Аравийское море воздух становится все теплее. Следующие несколько дней наши с Домиником пути не пересекаются. Вскоре я выясняю, что на борту «Вахаш Махата» функционирует отличный спутниковый вайфай, позволяющий мне отправить отчеты в «Экслибрис», предварительно переписав их в более позитивном ключе. Кроме того, я слежу за инстаграм-аккаунтом Доминика. Он продолжает выкладывать свои кулинарные творения. После прибытия сомалийцев он стал включать в репертуар больше основных блюд, но его конек – по-прежнему десерты, хотя, разумеется, кони здесь ни при чем. К несчастью, я слышу о своем сопернике на каждом приеме пищи, потому что экипаж с восторгом встречает все новые блюда. Такое впечатление, что они вечно голодные. Меня это изрядно раздражает, и я принципиально фотографирую только лаймы и свеклу, игнорируя все, к чему приложил руку Доминик.

Кроме еды, я убиваю время расспросами сомалийских пассажиров – всех, кто соглашается со мной говорить. Прошу помощи у Сумайи, и она радостно кивает.

– Я переводчик, – говорит девочка. – Меня только поэтому и взяли. Никто так хорошо не знает английский.

Она указывает на малышку лет шести, которая с веселым визгом носится по палубе.

– Разве что Уули, да она слишком мала для работы.

Я начинаю с Сумайи, старательно избегая упоминаний о ее семье. Я задаю вопросы, которые предполагают развернутые ответы, чтобы она могла говорить о том, что ей интересно. Моя тактика приносит плоды. Как и следовало ожидать, я мало что узнаю о самой девочке, кроме того, что ее конечная цель – найти немногочисленных оставшихся родственников, обосновавшихся в Гонконге. Тем не менее она охотно рассказывает об остальных соотечественниках. Когда я спрашиваю о контрабандистах, которые посадили их на «Ньери», она отмахивается.

– Когда мы отплыли, – говорит Сумайя, – у нас был маленький непотопляемый «Зодиак». Один из tahriibintas – ну, самое подходящее английское слово, что я знаю, – пират, сказал, что это на всякий случай. Но в первую же ночь, как только стемнело, они прыгнули в «Зодиак» и смылись.

Я непонимающе смотрю на девочку.

– Они вас бросили? Посреди океана?

– Угу. У нас есть акушерка, старуха Шамсо, она немножко умеет лечить, а капитана нет. Хула раньше плавала на корабле, а Фатима, вдова рыбака, умеет заводить мотор, только дерево сгнило, и он свалился в воду. – Голос девочки на мгновение прерывается, но она моментально светлеет лицом. – И тут мы увидели ваш корабль! Шамсо была уверена, что вы пройдете мимо, а вы остановились!