Я спасу тебя от бури - Чарльз Мартин

Я устроился внутри пня, отряхнул с сиденья древесную труху и налил себе чашку кофе из помятого и поцарапанного зеленого термоса. Прислонившись к стволу, я выглянул наружу через ветки и сдул пар, поднимавшийся над чашкой. Ждать оставалось недолго.

За несколько минут до шести утра я установил треногу и прикрепил подзорную трубу – «Леопольд 12—40Х». На практике этот прибор позволял разглядеть цвет глаз другого человека с расстояния в полмили. Я снова посмотрел на часы, прильнул к окуляру телескопического устройства и начал вращать кольцо фокусировки. В фокус вошел столик для пикника, расположенный примерно в восьмистах ярдах. Я ждал, поглядывая одним глазом в окуляр, а другим – на стрелку часов.

Над моей головой угнездился самец птицы-кардинала. Я заменил батарейку в слуховом аппарате на запасную и вставил аппарат в левое ухо. Песня кардинала зазвучала громче. Бордово-красный самец перепорхнул на другую ветку, и под ним появилась коричневато-рыжая самка. Это был ритуал ухаживания. Птицы преследовали друг друга, занимаясь воздушной акробатикой, а потом исчезли за линией деревьев, продолжая брачный танец. Я отхлебнул кофе и посмотрел на столик для пикника, делая глубокие вдохи и медленные выдохи.

Франкенштейн за поленницей.

В 6.01 появилась Энди. Серые спортивные брюки, голубая толстовка, в руке кружка горячего чая. Лампы с датчиками движения включились, осветив дворик флуоресцентным оранжевым сиянием. Она подошла к столу для пикника и уселась на столешницу, положив ноги на скамью и зажав кружку между коленями. Иногда она брала кружку и делала глоток. Нитка от чайного пакетика свисала с тыльной стороны ее руки; ветер поворачивал этикетку из стороны в сторону. Волосы были забраны в простой хвостик, отдельные пряди падали ей на глаза. Несколько других пациентов проснулись и вышли на улицу, потягиваясь и разминаясь. Двое или трое помахали ей и пошли обратно, чтобы принять душ и набраться мужества для очередного дня. Завтрак начинался в восемь утра. Программы детоксикации начинались на час позже. Место находилось под круглосуточным наблюдением. Анализы мочи брали часто, но в случайном порядке.

В 6.18 она встала, выгнула спину, вошла внутрь и вышла с новой кружкой горячего чая. В 6.40 появился мужчина с собственной кружкой и сигаретой, свисавшей в уголке рта. Он кратко побеседовал с ней и улыбнулся, поставив ногу на скамейку и почесавшись. Ящерицы делают то же самое, когда устраиваются на подоконнике и раздувают оранжевое жабо под подбородком. Она не обратила на него внимания. В 6.58 она встала, сделала глубокий вдох и вошла в помещение, а через несколько минут вышла в кроссовках. Она не стала разминаться. – Она никогда этого не делала, – а пустилась легкой трусцой по периметру участка, следуя по тропе, где дорога шла параллельно забору.

Маршрут приближал ее ко мне. Ее спортивные брюки висели мешком. Лицо стало более худощавым, щеки запали. Это была не анорексия – просто отсутствие интереса к себе. Теперь я мог слышать ее шаги.

Пробежав полпути, она в первый раз миновала меня. На ее лбу и верхней губе блестели капельки пота. Расстояние составляло двадцать два фута.

Когда она пробежала мимо, я закрыл глаза и стал ждать. Через несколько минут оно пришло: аромат изменился, но запах остался таким же. Я оторвался от зрительной трубы и посмотрел ей вслед. Примерно через восемь минут она снова пробежала мимо. Еще один порыв ветерка донес до меня ее запах. Она замедлила бег перед финальным кругом.

Над забором возвышалась японская магнолия. Ее ветви, простиравшиеся во все стороны, были усыпаны десятками огромных соцветий размером с ладонь, издали похожих на тюльпаны. В зависимости от вида почвы (на это знание я не претендую) цвет варьирует от снежно-белого до ярко-фиолетового со всеми оттенками в промежутке. Эти соцветия были кроваво-красными с белой каймой.

Энди остановилась под ветвью с зонтиком соцветий, частично опавших на землю. Она старалась не наступать на них. Отдаленный гром возвестил о приближении дождя. Энди оглянулась через плечо, затем повернулась лицом к забору. Камеры наблюдения были развешаны на соседних деревьях. Ими управляли с помощью джойстиков из кабинета на другой стороне здания. Глаза, наблюдавшие за видеоэкранами, не обращали внимания на передвижение людей за забором, но внимательно следили за людьми с внутренней стороны забора – что они кладут в рот, берут в руки, или…

Энди вытянула руки, слегка подпрыгнула, ухватилась за ветку примерно в одном футе над ее головой и повисла там. Ни лака для ногтей, ни маникюра. Ногти были коротко подстрижены. Она закрыла глаза и повесила голову. Пот струился у нее со лба и капал на листья внизу. Сейчас мне не нужна была зрительная труба. Она не видела меня, потому что не смотрела, а я умел прятаться. Под глазами синяки. Никакого макияжа, волосы растрепаны.

Как и она сама.

Ее дыхание было глубоким и ритмичным. Пот градом катился с нее. Я мог сосчитать пульс по жилке на ее горле.

Ее дыхание замедлилось и стало еще более глубоким. Она сдвинула руки и уложила голову на сгиб локтя. Ее тело мерно раскачивалось.

У нас перед домом было такое дерево – старый дуб, раскинувшийся по двору наподобие осьминога. Можно было встать на крыльце, протянуть руки, повиснуть на ветке и подтянуться. Как-то у меня выдался долгий и плохой день. Убили моего друга, а меня не было рядом. Я никак не мог помочь ему. Мне пришлось позвонить его жене. Не знаю, сколько раз мы обедали вместе или пили кофе. Я съехал с дороги на обочину за полмили до дома. Мне по-прежнему было трудно осмыслить случившееся. Я мог представить, как Энди стоит на переднем крыльце, протягивает руки и хватается за ветку, опустив голову на сгиб локтя. Она раскачивается и ждет меня. Нуждается во мне так же, как и я нуждался в ней. Я вышел на пастбище, опустился на землю среди опунций и довольно долго проплакал. Когда я поднял голову, она стояла возле меня на коленях. Она прижала свою голову к моей, потом отвела меня к дому. Она включила душ, и вода окатила меня с головы до ног, так и не смыв горечь и печаль.

Пот, стекавший по ее лицу, собирался вокруг губ и в ложбинке на горле. Что-то блеснуло и привлекло мой взгляд. Нечто новое. Я наклонился перед зрительной трубой и повернул кольцо фокусировки.

Потом я откинулся на спину.

На узкой цепочке, довольно плотно обхватывающей ее шею, висело кольцо. Обычное поцарапанное кольцо с тонкими краями. Слегка погнутое там, где она защемила его дверью.

Прозвучал звонок. Пятнадцать минут до завтрака. Она утерла лицо рукавом, сняла толстовку через голову и пошла по лужайке.

Я скатал сигарету и стал наблюдать, как ее фигура уменьшается в размерах. Она исчезла за дверью. Я подошел к ветке и медленно провел пальцами по коре. Она была теплой и слегка влажной от пота. Ее запах висел в воздухе. Я положил сигарету у основания ветви и пошел прочь.

Энди снова появилась примерно в 10.30, совершенно одна. Потом вышла в полдень с подносом, который она поставила на стол для пикника, и принялась катать по тарелке зеленый горошек. Она съела два кусочка индейки и повертела в руках пластиковый контейнер с яблочным соусом. Она прижала его ко лбу, закрыла глаза, потом сняла крышку и съела одну ложку. В 16.00 она появилась снова, с бутылкой воды в руке. Тот же самый тип плелся у нее в хвосте, но она не отвечала на его реплики, так что он понял намек и отправился высматривать другую женщину. В 18.00 она вернулась в свою квартиру. Я смотрел через окна, как она ходит по комнатам. Потом она направилась в спальню и легла. Я выпил холодного кофе и закусил сэндвичем с арахисовым маслом и мармеладом. Она пережила еще один день. Я посмотрел на часы.