Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Эрве Базен

принято называть муками любви, довело вас до такого состояния, тогда утешитесь вы гораздо скорее, чем думаете. В двадцать лет еще вся жизнь впереди».) Теперь он займется подготовкой к урокам, чтобы к завтрашнему дню все было в полном порядке. Его усердие порождает у коллег некоторую подозрительность. («Поймите, что бы вы ни делали, почасовик всегда остается почасовиком. Как только вы станете им не нужны, вам не дадут отработать даже неделю, на которую после увольнения имеет право любая уборщица».) Кому тут расскажешь про внутренний трепет, который испытываешь от запаха навощенной лестницы, от прикосновения к большому никелевому выключателю, теперь уже сразу попадающемуся под руку в любой поте, от вида парт, за которыми завтра сгрудятся ребята, называющие его «месье», но при этом относящиеся к нему, как к приятелю? Сравни он вслух свои чувства с теми, что испытывает завзятый театрал, блуждая среди кулис и по пустынной сцене в перерыве между спектаклями, его тут же сочтут притворщиком.

Элен делала вид, что ревнует его к этому святилищу, и он едва не рассердился, когда как-то раз в среду, возможно в шутку, она принялась вдруг настаивать, чтобы он взял ее с собой в класс. Назавтра она ждала его у выхода. Зажав между ног портфель, он старался выровнять концы шарфа, спускавшегося ему до колен, когда вдруг увидел ее на тротуаре напротив. Сияя, она проскользнула между толпившихся на мостовой мамаш и детей и приблизилась к нему, словно собираясь поцеловать его в щеку.

— Только не здесь, только не перед учениками!

Улыбка на ее лице сменилась насмешливой гримаской.

— Напрасно, ты бы только вырос в их глазах!

Двое детей, искоса наблюдавших за ними, столкнулись друг с другом и заулыбались собственной неуклюжести от согнувших их пополам бесформенных ранцев.

— Привет, м’сье!

Толкнув друг друга локтем в бок, они вприпрыжку помчались на другую сторону улицы.

— Видишь, как все получается!

Элен посерьезнела. Опустив глаза на свои туфли-лодочки, она попыталась приставить их одну к другой как на картинке из журнала мод. И едва слышно произнесла:

— Прости, мне хотелось сделать тебе приятное.

Они стояли совсем рядом, плечом к плечу, и он, пользуясь этим, украдкой сжимал ее руку в своей. В тот день, выйдя вечером из школы, Дени шагал, как эквилибрист, по самой кромке тротуара. Выброшенная в сторону для поддержания равновесия рука задела проезжавший на всей скорости автомобиль, и водитель прокричал какое-то ругательство.

Элен занималась в художественном училище на том же отделении, что и Поль, лучший друг Дени. Как-то раз они собрались, человек семь или восемь, в одном из кафе Латинского квартала; он тогда видел ее впервые и даже несколько растерялся, когда она между делом пригласила их всех в следующую субботу к себе. Выяснилось, что из-за нехватки мест в машинах рассчитывают также и на его малолитражный «ситроен». На пути в К в компании с тремя хлыщами, которые смотрели на него как на удачно подвернувшегося шофера, он пожалел, что ввязался в эту историю, заранее переживая оттого, что возвращаться назад ему придется тогда, когда этого пожелают его пассажиры. «Девочка действительно симпатичная, только, пожалуй, чересчур манерная…» Поль был предельно обходителен, хотя, конечно, и он тоже слегка испорчен, как все, кто посещает художественную школу. При первой встрече Дени взбудоражили светская улыбка Элен, ее безупречная прическа, шелковый платок от Эрмеса, и он устыдился, словно какого-то компромисса, что, смутившись, с удовольствием принял ее «ты», которым она, прощаясь, наградила его.

Как бы долго ни складывался в твоем сознании образ незнакомой местности, восстановить его после того, как действительность придаст ему реальные черты, никогда не удается. Для Дени, жителя севера, К всегда был некой туристической достопримечательностью, освященной принадлежностью к истории, вехой на пути к югу (Дени и его родители бывали в соседней Бельгии, но никогда не «спускались» дальше Парижа); прошло несколько дней после приглашения Элен, и Дени захотелось разрушить стереотип запечатленного на почтовых открытках и в туристических справочниках города. Собор выигрывал от своей асимметричности, придававшей ему непринужденное и меняющееся выражение, а спускающиеся к реке улочки, умножая точки обзора алтарного выступа, вносили в сооружение дыхание жизни. Дом родителей Элен, хотя и не представлял собой ничего особенного, в сознании Дени, помимо его воли, запечатлелся гораздо отчетливее. «Денег у них куры не клюют, сам убедишься…» — предупредил Поль. Дени заранее подсмеивался и над их богатой виллой за густой живой изгородью, и над самой Элен, которая должна была выйти навстречу приглашенным, на манер Ивонны де Галэ, поскрипывая по гравию подошвами изящных туфель. Сегодня ему еще удается воссоздать эти видения, но они получаются у него какими-то абстрактными. Прожитое затушевало в них перспективу, и пытаться воспроизвести их контуры оказывается столь же бесплодным занятием, как восстановление окончательно испорченного из-за слишком долгой экспозиции слайда.

Когда он припарковывал на паперти свой автомобиль, стены собора уже начали отсвечивать охрой заходящего солнца. Хлыщи подсказали ему, что паперть здесь из места, где собираются верующие, превратилась в стоянку для автомобилей, а он побоялся даже задержать на фасаде здания взгляд, дабы они не догадались, что раньше он здесь никогда не был. Он не представлял себе, что можно жить так близко от собора, подступы к которому по идее должны бы занимать гостиницы для туристов и лавочки сувениров. Дверь, возле которой остановились его спутники, произвела на него впечатление тюремной, и появление Поля, встретившего их с непринужденностью хозяина на пороге этого похожего на склеп жилища, внутри которого он скорее угадал, чем увидел монументальную лестницу, обеспокоило его, как беспокоит нас во сне скопление чужеродных образов, вызывающих, помимо простого зрительного шока, столкновение несовместимых чувственных миров, тщательно разделенных глубинами подсознания. Увидев Элен, он первым делом отметил ее декольте, острым вырезом спускавшееся до середины спины, а затем ее улыбку хозяйки, сознающей свои обязанности и умеющей так встречать вновь прибывших, что не чувствовали себя покинутыми и те гости, с которыми она стояла до этого. Удивительно легким движением руки она сплела между уже собравшимися и только что пришедшими невидимые нити, магией внезапного общения снимавшие сухость первого знакомства, и тем же жестом призвала одетого в белый смокинг метрдотеля, подавшего Дени и его спутникам четыре бокала шампанского на серебряном подносе.

От самого вечера у него остались лишь фрагментарные воспоминания: смущение, с которым он пригласил Элен на танец, не зная, куда деть руку, чтобы не дотронуться до ее обнаженной спины; овечий профиль тупого верзилы, заявлявшего всем и каждому, что он преподает верховую езду, и державшегося с