Познание смыслов. Избранные беседы - Гейдар Джемаль

к белым жрецам, чем, допустим, чёрный ремесленник к своим чёрным жрецам или чёрным воинам.

Согласен здесь с вами, потому что в любой мальчишеской группе есть самый боевой, то есть уже родился воин – и неважно, из какой он семьи…

Да, и здесь очень сложное сочетание: цивилизационные матрицы используют касты, а внутри матрицы идёт жестокая борьба между ними. Например, христианство – в течение всего того времени, когда Европа реально была христианской, была борьба между папой и императором, между гвельфами и гибеллинами[43], между жрецами и воинами. И это была очень жестокая борьба, в том числе и с внешней экспансией, потому что отправка рыцарей в крестовые походы – это один из «политтехнологических» приёмов папства для того, чтобы обескровить воинскую касту в Европе. И, в общем-то, они добились результатов, потому что колоссальные потери, которое понесло рыцарство на этом пути, дали возможность перейти к новым форматам религии, где религии пришлось разделиться на католичество и протестантизм. Но и в католичестве, постреформатском католичестве, и в протестантизме воины проиграли. Возникли абсолютистские монархии католического и протестантского образца, – как мы знаем по примеру Центральной Европы, это дало возможность перейти уже к следующему этапу: появились уже «лицензированные» армии, и так далее.

Но мы же говорим о будущем. Где то будущее пространство, в котором проявится новый гегемон, без которого обойтись нельзя? Потому что есть лидирующий психосоциальный тип, который берет на себя миссию. Эта миссия всегда религиозна – говорим ли мы о современности, говорим ли мы о прошлом. Говорим мы сегодня о либеральном фасаде – а он всё больше облупливается, штукатурка идёт трещинами, и снова вылезает старая кирпичная кладка крепостной стены. Говорим ли мы о прошлом или настоящем – психосоциальный тип обслуживает некую религиозную сверхидею. Она может камуфлироваться: например, в либеральное время, после XIX века, «когда человек произошёл из обезьяны», для всех (90 % населения Запада) она камуфлируется в идеи прогресса и так далее. Но всё равно за этим стоят религиозные корни, религиозный генезис.

Сегодня настало такое время, когда эти корни будут всё больше и больше выползать из земли, обнажаться, и религиозная мотивация исторического действия будет всё более и более явной. То, что Энгельс сказал, – что раньше человек одевал свои социальные стремления в религиозные одежды, а теперь мы их можем сорвать и эти социальные устремления будут выступать в своём явном виде[44], – это было очень временным периодом. Это было периодом, скажем так, с XIX-го и пусть весь XX век. Двести лет. На двести лет этого тезиса Маркса-Энгельса хватило.

Но до этого социальные стремления носили религиозный характер. Сам термин «справедливость» не может быть сведён к разделению материальных благ. Это понятие изначально религиозное. Это потом его Фейербах, Маркс превратили в «колбасу» (я, конечно, немножко задеваю их память, – тем не менее превратили в «колбасу» на двести лет). А сегодня опять этот вопрос кончается, опять мы возвращаемся к анабаптистам, Мюнцеру, – к религиозному контексту.

Вы знаете, для меня во многом есть понимание, что у какого-то сословия или касты в какой-то момент появляется своя харизма. Не знаю, какой термин ещё подобрать, но в своё время у военного сословия, дворян, была своя харизма, поэтому они держали, скажем, европейский мир. Потом, когда начал появляться пролетариат, у них тоже была своя харизма, как у нового класса. Черномырдин когда-то точно сказал, хоть и смешно, что «в харизме надо родиться»…

Я не уверен, что мы сейчас не уклонимся от нашей главной темы, но в двух словах я всё-таки не премину ответить. Посмотрите на барона XII века, в кожаной жилетке в пятнах от кольчуги, и на дворянина XIX столетия – не важно, героя Салтыкова-Щедрина или холёного и светски лощеного джентльмена Великобритании, – если вы их поставите рядом, то поймёте: барон XII века – это человек, который заходит в любое пространство, и это пространство становится на колени или где-то тихо отдыхает в углу. В то время как светский джентльмен может быть крайне обаятельным, и все понимают, что это человек более изысканный, «воспитанный» и так далее, – но из этого не следует, что этот джентльмен имеет наследственные права приказывать, править и присваивать себе львиную долю общественного продукта, потому что он более светский, более воспитанный и прочее. Современное дворянство (XVIII–XIX века) не убеждает никого. Дворянство X–XII века очень убеждало. Причём не обязательно кулаком, железной перчаткой, мечом, а просто своим присутствием. Это люди, которые весили экзистенциально в десять раз больше, чем «обычные», даже свободные, вокруг них. Собственно говоря, они-то изначально составлялись отбором именно из тех, кто весил в 10 раз больше, чем другие.

Мы не будем говорить о том, кто сейчас будет весить в 10 раз больше, чем другие. Сначала поставим логический вопрос: а в каком пространстве должен появиться этот грядущий гегемон? Мы сейчас находимся на переходе от одного глобального мирового строя к другому, одной общественно-политической формации к другой. Я уверен, что социализм – эта идея будет встречена в штыки, это один из элементов капитализма, одна из фаз капитализма. Это очень специфическая фаза, я согласен. Там есть некоторые элементы, которые не ложатся в паттерн капитализма полностью, – это касается формы мобилизации человеческого ресурса, – но тем не менее это разновидность капитализма. Это всё кончается.

Мы переходим к посткапиталистической и постпотребительской общественно-политической фазе, когда будут снесены границы, когда не будет суверенных государств и будет мировое правительство. Когда старые традиционные классы – те, которые корнями своими происходят из знати, – и жреческие аппараты, которые будут заряжать их смыслом и энергией, станут господствующим слоем. И они будут править очень жёстко теми, кого сочтут полезными для себя в качестве обслуги. Всех остальных будут рассматривать как лишний биологический балласт, который можно будет изводить путём эпидемий, бомбёжек и так далее, – стравливая между собой и помещая в мировой концлагерь и прочее. Мы вступаем в постлиберальную, антигуманную сферу тиранической диктатуры традиционалистов, которая будет намного более жестокой, чем во времена Римской империи.

Она, естественно, будет базироваться на информационном обществе, на «умной» экономике, потому что та самая обслуга, которая будет сохранена этой правящей сверхэлитой, – это будет обслуга из умов, обслуга из людей, которые решают интеллектуальные проблемы. Они будут отобраны, чтобы обслуживать, чтобы контролировать физический мир с его вызовами и проблемами. А скажем, что необходимо для жизни – будет решаться: по возможности производить всё что угодно, минимальным количеством низовых ручных работников,