Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц

Шёлковый путь

Пока в гостеприимном Херсоне братья дожидались первых тёплых дней весны, чтобы продолжить, наконец, путь к цели своего назначения, Хазария сама вдруг напомнила им о себе. Напомнила без лишних слов, но очень уж красноречиво.

«Житие Кирилла» сообщает, что в пределах полуострова нежданно объявился некий хазарский воевода со своим полком и что нападающими взят в осаду целый христианский город. Узнав об этом, «Философ, неленяся, иде к нему».

Город не назван по имени, значит, не столько имя важно было в данном случае агиографам, сколько сам поступок братьев. Они приостановили своё, судя по всему, уже начатое подорожье и сочли необходимым, не мешкая, вступить в переговоры с хазарским военачальником. А как было им, облечённым полномочиями посланцев василевса, не заметить случившегося?

Неужели не знает воевода, что христиане, где бы они ни жили, находятся под духовной защитой великой христианской державы? Тому порукой их, Константина и его спутников, присутствие здесь. Сами они — гости великого повелителя Хазарии. Они теперь как раз и продолжают свой путь для встречи с каганом. Хотя каган уже ждёт их, они, прослышав о таком неразумном нападении, вынуждены прервать своё шествие и завернуть на место самоуправства. Сильно огорчится владыка хазарского народа, когда услышит от них, что, оказывается, его подданные покусились в Таврике на целый христианский город! Ведь сам же он, ищущий истину каган, недавно и обратился с письмом к нашему императору, сам попросил прислать в свою столицу ромейских христиан-богословов. Ибо пожелал беседовать с ними и услышать от них слова о достоинстве, силе и мудрости христианской веры.

На хазарина-воеводу укоры подействовали так, что он «обещався ему (Философу. — Ю. Л.) на крещение, отиде, никоеяже пакости сотвори людем тим». Пусть и не крестился сразу, но, по крайней мере, обещався. Судя по выразительному уточняющему глаголу, военачальник был язычником, а не иудеем или мусульманином.

Кого только не приманивает к себе лакомая Таврика! Что уж вспоминать сугубую древность? Даже в века сравнительно недавние, уже после римлян, сюда забирались, как в собственное угодье, то гунны, то готы, то аланы… А уж сборщики хазарских даней шастают здесь и роются, будто в собственной суме, притороченной к седлу.

Только-только возобновили братья прерванное было подорожье, как накатила на них, точно из овражных нор высыпав, совсем уж несусветная орда: свирепейшего обличья, воют что волки, вот-вот поувечат своими пиками, прошьют до песка стрелами.

На тот самый час братья с провожатыми заканчивали дорожный молебен перед образами малого походного иконостаса. Рухни кто из них в страхе на землю или рванись наутёк, — не избежать бы никому погибели. Но они, не пятясь, не озираясь, продолжали невозмутимо творить поклоны и осенять себя крестным знамением под негромкое «Κύριε ελεισον»… Как же она крепка, Иисусова молитва, как спасительна и в самом кратком своём облике — «Господи, помилуй»! Только вспомнить её успей, Спаситель расслышит…

Нападающие повыли-повыли, пометались вокруг стана и вдруг, будто захлебнувшись своим вытьём, остолбенело смолкли. И — не смешные ли, право? — один за другим тоже принялись кланяться, кто как умел. А потом, когда молебен закончился, затараторили, залопотали между собой на совсем уж непонятном для ромеев языке. И, наконец, желтозубо скалясь, принялись показывать им знаками: мы, мол, вам — ни-ни!., мы — туда, а вы, куда ваши боги вам велят; мы ходим-гуляем, где хотим, и вы — ходи-гуляй, где надумаете, вольным воля, земли много…

Так братья впервые встретились с уграми — племенем для Таврики самым свежим. Лишь сугубые знатоки здешних земель и языков могли подсказать, что волкогорлые эти угрины кочуют от востока, от Рифейских гор и, обходя Понт с полуночи, держатся на заход солнца. Значит, идут по дорогам и тропам, натоптанным до них теми же гуннами, готами, аварами, болгарами…

И уже об этих ушлых уграх идёт слава, что самые расторопные из них нашли себе и в Таврике промысел: добираются до морских пристаней и выгодно сбывают работорговцам свой людской плен.

Через двадцать с лишним лет Мефодий снова увидит угров вблизи. Но встретит их уже в моравских и паннонских землях, на берегах срединного Дуная, и это будет не разбойный отряд, а обильный числом язык, пожелавший, наконец, вломившись на сытную и ухоженную землю, угомониться для оседлого житья.

…Покинув Херсон, братья двигались сначала посуху. Но лишь сначала. «Житие Кирилла» в одной-единственной фразе вроде бы прослеживает всё их дальнейшее странствие целиком — «от» и «до»:

«Въседе же в корабль, пути ся ят козарьскаго на Меотское езеро, в Каспийская врата Кавкасских гор».

Эта географическая справка, если привязывать её к современным картам, всё же потребует пояснений, хотя вроде бы и так всё на виду и на слуху. Меотское озеро, Меотида — античное имя Азовского моря. Сесть на корабль могли в Керчи, у самой южной кромки озера. Но поскольку оно омывает весь восточный берег полуострова, то корабль мог принять их и у пристани где-нибудь близ Сиваша. Ведь самое северное ответвление Великого шёлкового пути проходило именно этим водным намётом: по озеру до устья Дона, затем вверх по реке, мимо хазарской крепости Белая вежа (Саркел), построенной, как помним, по плану византийского зодчего Петроны; далее до Переводки или Переволоки — места, где русла Дона и Волги сходятся ближе всего и дают возможность для самой удобной и дешёвой доставки грузов посуху из одной реки в другую. Далее шли снова на корабле, до Каспийских ворот, если под этим названием разуметь дельту Волги.

Однако историческая география с давних времён именует Каспийскими воротами не устье Волги, а так называемый Дербентский проход в Кавказских горах. Поэтому можно ту же самую запись жития о маршруте византийской миссии прочитать совсем иначе. На корабль в Керчи сели лишь ненадолго, чтобы всего-навсего пересечь пролив между Меотским озером и Понтом и высадиться в Таматархе (позднее Тмутаракани, ещё позже Тамани). Именно отсюда — от таматархских пристаней — уходила посуху на восток ещё одна из ветвей Шёлкового пути. Уходила к тому самому Дербентскому проходу — Каспийским воротам. Если посланцы Михаила III избрали такую дорогу, конечной точкой их маршрута должен был стать утопающий в зелени садов город Семендер — тогдашняя столица Хазарского каганата. Семендер располагался в пределах или ближайших окрестностях нынешней Махачкалы.

Итак, даже в этих ограниченных пределах — от Чёрного моря до Каспийского — не умещался великий и прихотливый Шёлковый в одну-единственную путевую развёрстку. Хочешь, иди на восток Меотским озером и двумя большими реками. Хочешь, держись ближе к Кавказским горам. Уточнение достоверного маршрута византийской миссии затрудняется ещё и потому, что в житиях братьев столица каганата не названа по имени. На основе же скупых источников собственно хазарского происхождения можно сделать вывод, что ко времени их путешествия, то есть ко второй половине IX века, Семендер уже терял статус и облик главного города. Резиденции кагана и бека вместе с дворами знати перекочёвывали в новую столицу, и она располагалась в низовьях Волги, в окрестностях современной Астрахани. Сюда, в Итиль (так звался город), братьям удобнее было идти по озеру и двум рекам, а не южным путём.