Интриги дядюшки Йивентрия - Максим Ельцов

Возгордившийся последний вир Тонхлейн попытался сделать еще несколько шагов вглубь вокзальной прохлады, но расслабился, и внутренний стержень, который поддерживал его в тяжких испытаниях, не то чтобы преломился, а скорее завалился набок. Самого Йозефика этот стержень уронил вперед на холодный мрамор, и последним, что он увидел, был лежащий на спине Йойк, тщетно пытавшийся вывернуться из-под собственного живота.

Очнулся Йозефик на больничной койке. Палата была светлой и просторной. В раскрытое высокое окно влетал легкий ветерок и играл полупрозрачными занавесками. В нем не было и намека на запах гари, только легкий аромат роз. Солнце уже клонилось к закату. Из окна доносился стрекот цикад или другой мелкой братии.

Йозефик попытался сесть, но откуда ни возьмись подскочила перепуганная молодая медсестра с явным намерением помочь. Намерение свое она исполнила и сама усадила молодого человека, будто он кукла какая-то, и встала у его кровати, глядя на него огромными голубыми глазами. Йозефик увидел на тумбочке рядом с кроватью графин с водой и стаканы и потянулся к ним. Через секунду медсестра уже поила его, придерживая голову. Молодой человек покривил бы душой, если бы сказал, что это было физически неприятно. Это было божественно и попахивало раем, точнее, розами и духами медсестры. Но вот в душе его забурлил котел негодования. Отчего-то захотелось нагрубить этой наглой девчонке, высказать ей что-нибудь невероятно обидное или даже грубо оттолкнуть. Но одного взгляда в ее наивные глаза хватило Йозефику, чтобы усмирить мужланские порывы.

– Извините, но вы меня смущаете, – сказал он и стыдливо потупил глаза.

– Вы меня тоже… Ой! В смысле, нет! В смысле, господин вир Тонхлейн? – растерялась медсестра.

– Ну что ж, нет ничего лучше взаимности, чего бы она ни касалась, – лениво изрек Йозефик и зевнул. – Неужели я умер?

Медсестра глубоко вдохнула, подняла глаза к потолку, что-то вспоминая, при этом в руках она теребила кружевной платочек, а потом выдала Йозефику полный отчет:

– Господин вир Тонхлейн, вы поступили в нашу клинику с легкими ожогами, сильным перегревом организма и подозрением на спекание мозгов. Вас доставила штатная пожарная бригада вокзала Келпиела-зи-Фах ровно в полдень второго дня лета. Вы были немножко в коме. Вам была оказана вся необходимая медицинская помощь в полном объеме. Согласно заключению вашего лечащего врача, вы можете выписаться как только пожелаете. Ваши личные вещи находятся в шкафу в вашей палате, за исключением имущества, подлежащего обязательному таможенному оформлению, как то: чемодан подозрительный запертый – одна штука, револьвер жалкий иногородний – одна штука, или карантину, как то: крыса окопная толстая – одна штука.

– Ого… Кома… Хм… Что?

Йозефик пребывал в таком благостном состоянии, когда информацию воспринимать не удается или же она не доходит. Ему очень хотелось гладить кончиками пальцев одеяло и нюхать ветер.

Медсестра с мольбой взглянула на него и снова глубоко вздохнула.

– Нет-нет, что вы, не надо. Я все понял, только… – было не подобрать подходящее слово, лишь чуточку отличающееся оттенком, – только не понял. И не пойму, так что и не мучайтесь. Потом как-нибудь дойдет. Но я был бы очень благодарен, если бы вы ответили на мои вопросы.

Медсестра тоскливо посмотрела в окно на садящееся солнце. Скорее всего, она опаздывала на свидание на одной из крыш, заросших розами, или же домой, чтобы вдоволь наслушаться серенад под своим окном.

«Да… Ее глазищам полгорода, наверное, серенады воет», – подумал Йозефик и сказал:

– Я хотел бы узнать несколько мелочей. Какое сегодня число и сколько времени? Как мне выписаться? Где мне получить мою… кхм… толстую крысу и чемодан?

– Господин вир Тонхлейн, сегодня второй день лета, шесть часов вечера. Чтобы выписаться, одевайтесь и проходите в регистратуру, я заполню необходимые документы, и мой дедуш… доктор Кампицкий пояснит вам способы профилактики вашего заболевания… травмы… уродства… Не знаю, господин вир Тонхлейн, но доктор Кампицкий вам все объяснит. А где вашу крысу… питомца забрать, я вам с крыльца покажу, господин вир Тонхлейн.

Йозефик очень порадовало, что он не пропустил похороны дядюшки Йивентрия, но некоторые слова, оброненные медсестрой, его смутили.

– Извините, можно вас еще на секундочку отвлечь? Не могли бы вы мне дать зеркало?

Медсестра вынула из кармана своего накрахмаленного халата никелированную пудреницу и протянула Йозефику с несколько удивленным видом. Он внимательно уставился на свое отражение, но никаких уродующих его ожогов не нашел. Даже волосы на голове были целы.

– Что-то я не пойму, какое еще уродство.

– Господин вир Тонхлейн, я просто забыла нужное слово. Нет у вас никакого уродства, – она смущенно заулыбалась, – вы даже симпатичный.

Поняв, что сказала лишнего, она густо покраснела, а потом и вовсе выбежала из палаты. Йозефик сел на край кровати и осторожно кончиком пальцев ноги попробовал, какая температура пола. Приятная прохлада его вполне устроила, и он с удовольствием прошлепал босыми ногами к окну, потянулся и полной грудью вдохнул розовую прелесть вечера. Под окном раздался испуганный женский крик и басовитый мужской хохот. Чутье подсказало Йозефику, что такие бурные проявления эмоций были адресованы ему. Только сейчас он заметил, что стоит перед окном в чем мать родила.

Глупо думать, что после всего пережитого подобная мелочь могла его смутить. Только уважение к чужим чувствам заставило его отойти от окна. Надо было собираться и покидать это милое заведение.

Облачившись в свои одежды, Йозефик вышел в холл. За стойкой регистратуры его ждала голубоглазая медсестра со следами румянца на щеках. Она протянула ему какой-то бланк и попросила подписать.

– Это о том, что вы, господин вир Тонхлейн, претензий не имеете.

– Вам лучше завести бланк о наличии благодарностей. Я, по правде сказать, давненько так хорошо себя не чувствовал.

– В ваши ли годы такое говорить, молодой человек, – сказал подошедший крепкий старик в докторском халате. Его телосложение и огромные руки больше подошли бы кузнецу, а лучащиеся голубые глаза – какому-нибудь умильному щеночку. – Я доктор Кампицкий. Имел честь пользовать вашего дядюшку, а вот теперь и вас. Плохо, конечно, когда ваш семейный врач – хирург, но зато жизнь у вас интересная.

– Вы лечили дядю? – спросил Йозефик. – Он на что-то жаловался?

– Да, конечно жаловался, господин вир Тонхлейн. В последний раз на две пули в ноге.

– Так его хотели убить?

– Конечно же, хотели! Это же в Предпоследнюю было, – доктор рассмеялся. – Молодой человек, ваш дядя был здоров как бык, пока не помер. Пациент моей мечты.

Йозефик призадумался. Какое-то смутное воспоминание пробивалось на поверхность его сознания, и оно было как-то связано с этим милым человеком. Чтобы хоть как-то поддержать беседу, он спросил: