Смерть Банни Манро - Ник Кейв

— А еще… оно… часто… сопровождается…острым… ощущением… умиротворения, — говорит мальчик и, нагнувшись к бардачку, достает оттуда истрепанную бумажку, и они вместе разглаживают мятые каракули у Банни на коленке.

— Ну вот, — говорит мальчик. Банни останавливает “пунто” у полуразвалившегося домика на холме между Писхейвеном и Ньюхейвеном — здесь проживает мисс Мэри Армстронг, ее именем заканчивается список. Двор перед домом зарос травой и страшно захламлен — чего тут только нет: старая бытовая техника, разные поломанные электроприборы — холодильник, пылесос, стиральная машина, ванна, набитая пожелтевшими газетами, прохудившаяся лодка, развалившийся кожаный диванчик и даже мотоцикл, разобранный и заброшенный. А посередине двора возвышается гротескная скульптурная абстракция из пластика.

— Ну и дыра, — присвистывает Банни. — Чем дальше, тем хуже. Вообще-то в списке оставалось еще три имени, но два из них оказались совсем дохлыми номерами — только зря потратили время. Один из адресов принадлежал миссис Элейн Бартлетт, живущей на четвертом этаже многоквартирного дома в Маулскумбе, где на полу единственного работающего лифта Банни обнаружил вырубленного подростка с баллоном освежителя воздуха в одной руке, полиэтиленовым пакетом в другой и в кепке “Burberry”. И все бы ничего, если бы парень не опорожнил кишечник прямо себе в шорты и не стянул их после этого до самых лодыжек. А еще он умудрился — и Банни счел это настоящим подвигом с его стороны — написать зеленой краской на стене лифта: “Я в жопе”. Банни вошел в лифт и тут же вышел обратно, и позволил дверям плавно за ним закрыться. Пару секунд он обдумывал перспективу преодоления четырех лестничных пролетов до квартиры миссис Элейн Бартлетт, признался себе (и это делает ему честь), что в теперешнем состоянии это ему не по плечу, и, пошатываясь, вернулся к “пунто”.

Следующей в списке шла миссис Бонни Инглэнд, проживающая за холмом в Бевендине, и ее не оказалось дома, или, по крайней мере, так утверждал человек, открывший дверь обитого кирпичом коттеджа на две семьи и назвавшийся ее мужем. Банни нисколько не сомневался, что мужик нагло врет, потому что женщина в засаленном переднике, стоявшая рядом с ним, не могла быть никем другим, кроме как миссис Бонни Инглэнд. Банни не стал уличать их во лжи, в первую очередь из-за того, что миссис Бонни Инглэнд представляла собой одушевленный эквивалент загаженного лифта в Маулскумбе — тошнотворное зрелище, размерами и степенью сексуальной привлекательности сравнимое разве что с уличной туалетной кабинкой. Банни просто почтительно извинился за причиненное беспокойство (муж принадлежал к разряду краснорожих взбесившихся мужиков, а Банни уже надоело, что его все время бьют), вежливо попятился к калитке и упал, зацепившись за мешки с мусором. Лежа на спине на бетонной дорожке, Банни смотрел, как миссис Бонни Инглэнд и ее муж держатся за руки и смеются над ним.

— Ой, — только и сказал Банни. Доковыляв до “пунто”, он, к своему вящему удивлению, увидел, что вниз по улице от него удаляется зрелая округлая фигура Реки — официантки из ресторана отеля “Grenville” — в клетчатой лиловой форме с белыми манжетами и воротничком. Банни потер глаза, будто прогоняя наваждение, — ну, как если бы Река была миражом, или оптическим обманом, или как там это называется. Она казалась существом из какой-то другой жизни, из того времени, когда все было проще и счастливее, и член Банни при воспоминании о ней немедленно подпрыгнул, и сердце застучало, как в военный барабан.

— Эй! — заорал Банни и побежал за ней, хлопая себя по щекам. — Река, как поживаете? Река увидела Банни и вскрикнула. Резко изменив направление, она ускорила шаг и двинулась прочь, бросая через плечо тревожные взгляды.

— Эй! — снова крикнул Банни. — Это я! Банни! Река перешла на бег, и разные части ее тела покачивались и вздрагивали под лиловой формой.

— Эй! Со мной тут такое творилось, вы не поверите! — прокричал Банни, разведя руки в стороны.

— Не подходи! — крикнула она. — Не подходи ко мне, маньяк сумасшедший!

— Река, но ведь нам было так хорошо вместе! — заорал Банни, но в ответ услышал только всхлипывания и топот ее ног, ружейными выстрелами разносящийся по улице.

— Что это с ней, пап? — спросил Банни-младший, когда его отец вернулся в машину.

— Думаю, у нее серьезное заболевание, — ответил Банни.

Сидя в машине у коттеджа Мэри Армстронг, Банни наклоняется к сыну и, огнедышаще рыгнув, произносит:

— Ну ладно, жди меня здесь, я скоро.

— Что мы будем делать, пап? — спрашивает Банни-младший.

Банни делает глоток из фляжки и заталкивает ее во внутренний карман пиджака.

— Ну как что? Натрясем себе немного денег с денежного дерева, вот что. Поимеем парочку негодяев и настрижем бабла, — отвечает Банни, заталкивая в рот “ламберт-и-батлер”. — Обработаем муллу и наберем фасоли. Сдерем с широкой общественности их башли. Будем, как говорят в нашей профессии, обирать и грабить.

Банни поджигает сигарету, пламя задевает начес на лбу, и машина наполняется запахом паленых волос.

— Нагребем себе чертову кучу бабок! Ты со мной? Насчет именно вот этого адреса у меня очень хорошее предчувствие.

— Ага, пап, ну а после того, как мы нагребем себе бабок, что мы будем делать?

— Мы вампиры, мой мальчик! — приговаривает Банни с безумной улыбкой на лице. — Мы стервятники! Мы осатанелые пираньи, сдирающие шкуру с хренова индийского буйвола, или северного оленя, или кого там еще! Мы чертовы барракуды! Мальчик смотрит на отца и вдруг холодеет от внезапной догадки: в пугающих глазных орбитах Банни он видит глубоко поселившийся там страх, который заставляет мальчика в ужасе отпрянуть. Банни-младший видит, что у его отца нет ни малейшего представления о том, что он делает и куда направляется, и мальчик вдруг понимает, что какое-то время был пассажиром самолета, а сейчас зашел в кабину пилота и обнаружил, что тот смертельно пьян и самолетом никто не управляет. Банни-младший смотрит в полные паники глаза отца и видит тысячу непонятных циферблатов, рубильников и счетчиков, и все они бешено вращаются, и красные лампочки то загораются, то гаснут, и что-то тревожно пищит, и мальчик сквозь нахлынувшую вдруг тошноту понимает, что нос самолета неумолимо наклоняется в направлении земли и большой и жестокий синий мир вотвот уничтожит мальчика — и это его пугает.

— Папочка, — произносит он и поправляет розовую маргаритку у отца в петлице.

— Нам остается только распахнуть свои огромные пасти, и вся мелкая рыбешка тут же в них заплывет, — говорит Банни и с огромным трудом пытается выбраться из машины. — Насчет этого адреса у меня очень хорошее предчувствие. Банни-младший выходит из “пунто”, обходит машину и, открыв водительскую дверь, помогает Банни выйти. Его отец делает два маленьких шаркающих шажочка и безо всякой причины принимается вдруг громко хохотать. Мир со свистом проносится мимо, и его сын падает откуда-то с неба. Банни идет по залитой машинным маслом бетонной дорожке. Открывает флягу с виски, залпом ее осушает и швыряет через плечо — она приземляется в россыпи мусора, которая украшает заросший травой двор. Банни поднимается по ступенькам коттеджа с грязной декоративной отделкой из камней на стенах и разбитыми окнами и стучится в дверь.