Королева эпатажа - Елена Арсеньева

Время от времени она подсылала старую цыганку подглядеть и разузнать, как поживает Аксинья. Та передавала барынины подарочки (барыней иногда называли Настасью, и это ей было — как елей на душу!), наказывала самой беречься и младенчика беречь. Ну, а когда у молодой вдовы срок родин уже вполне приблизился, цыганка заманила ее в лес, где ждала Настасья. Тут она и завела разговор, столь для нее важный. Предложила Аксинье купить у нее младенца, сохранив тайну родин, а прочим сказать, будто родилось дитя мертвым. Настасья обещала подкупить деревенского дьячка и священника, застращав их так, что не пикнут никогда. Аксинью клялась озолотить. Ну, а буде она откажется, поклялась — спокойно, без ругани, — сжить со свету, исказнить самыми лютыми казнями, а новорожденного свиньям бросить, в то время как согласись Аксинья отдать младенца графской любовнице — и ждет его самая счастливая, самая роскошная жизнь. Может, генералом станет, а то и фельдмаршалом…

Перепуганная Аксинья, которая сначала свою беременность проклинала, но уже успела к мысли о будущем материнстве привыкнуть, сначала нипочем не соглашалась покорствовать Настасье. Потом, обливаясь слезами, все же смирилась с неизбежным, однако — хоть режь! — выставила одно условие: чтобы ее оставили при младенчике кормилицей, а потом и нянькою. На том они и сговорились, хоть Настасья и взяла с Аксиньи самые страшные зароки в том, что она никогда не откроет дитятке тайны его происхождения.

Ох, сколько хитрости, увертливости, сколько хлопот, сколько усилий понадобилось приложить, чтобы все уладить, чтобы все устроить, чтобы все осталось шитокрыто! А денег сколько раздать…

Настасья «родила» якобы в лесу, во время прогулки, когда при ней никого не было, кроме цыганкинаперсницы. Даже кучер увидел женщин, лишь когда они возвратились из лесу: «похудевшая» Настасья еле шла, неся завернутого в нижнюю юбку младенчика. Тем временем из леса другой тропой уходила рыдающая в голос Аксинья…

Какая жалость, что на другой же день верная старая цыганка опилась водки (видать, на радостях), да так, что померла с перепою. Настасья искренне жалела о ней, но очень уж боялась ее языка, ее пьяной болтливости. С удовольствием отправила бы следом и Аксинью, да ведь кормить «сыночка» Мишеньку чемто надо было! А в ту пору, как назло, не нашлось более ни одной кормилицы. Ну, а потом Настасья убедилась, что никто лучше родной матери за мальчишкой не присмотрит. Самойто ей было не до него, да и скука это смертная — с детьми возиться. Скука и докука. Она с трудом изображала материнскую заботливость к набалованному паршивцу, когда приезжал любушкаграф, но порою из роли выходила. Да ладно, Алексей Андреевич теперь любил ее пуще прежнего и все ей прощал, все большие и малые оплошности. В ознаменование рождения сына подарил Настасье 24 тысячи рублей. Она теперь жила в роскошном доме — скромно именуемом «флигелем», но украшенном резьбой по дереву и зеркальными окнами. Дом этот был чемто изумительным по красоте и находился как раз через дорогу от дома самого Аракчеева. На сына граф не мог нарадоваться и прочил ему самое блестящее будущее.

И то сказать, возможностей обеспечить сыну это самое будущее у него теперь стало не в пример более. За организацию ледового марша во время войны со Швецией граф Аракчеев был удостоен ордена Андрея Первозванного, однако упросил императора взять от него орден обратно. Он вовсе не склонен был свои заслуги преувеличивать, да и не хотел плодить враговзавистников. Довольно и так нажил себе неприятелей непрестанным своим государственным рвением! Каждый его поступок во благо государства извращался и высмеивался. Дошло даже до того, что усилиями недругов был на некоторое время от службы отстранен. На счастье, ненадолго.

Началась война 1812 года. Главной заслугой своей Аракчеев считал то, что удалось вкупе с министрами Балашевым и Шишковым убедить государя оставить армию. В Отечестве и так довольно разброда, чтобы усугубить его ранением или даже смертью государевой! Император снова приблизил к себе Аракчеева, поручив ему ведание всеми военными делами, тайными донесениями и высочайшими объявлениями.

В 1814 году Александр подписал приказ о производстве генерала Аракчеева в генералфельдмаршалы, однако тот упросил приказ уничтожить, а из милостей всех попросил для себя только портрет государев для ношения его на шее. «Без лести предан» он был отцу, таким же был и с сыном. Его влияние на императора было столь велико, что современники втихаря пошучивали: недаром в государственном гербе двуглавый орел — одна голова символизирует императора Александра, а другая — графа Аракчеева.

Путешествие императора в 1815 году за границу, а затем и по южным районам России еще больше приблизило к нему Аракчеева, поэтому неудивительно, что именно ему первому император открыл мысль свою об устройстве военных поселений.

Собственно, попытка создания таких поселений была сделана еще в 1809 году, так что вовсе не европейские новации пытался Александр насадить в России, а воплощал свои мечты о слиянии армии с крестьянством и о сокращении расходов на ее содержание: поселить полки на казенных землях, заставить солдат одновременно заниматься крестьянским трудом и службою. К чести Аракчеева следует сказать, что поначалу идею военных поселений он счел абсурдной: не будут боеспособны солдаты, отвлекаемые на пашни, сенокосы и скотные дворы. Но император не внял разумным доводам. Пришлось генералу вытянуться во фрунт — и воплотить мечтанья императора в жизнь.

Никто, кроме Аракчеева, с его железным регламентом, бывшим основой натуры его, не мог бы осуществить наяву эту бредовую идею. Однако беда в том, что тот же регламент, та же неукоснительная дисциплинированность принуждали его всякую идею, с оной дисциплинированностью связанную, доводить до полного абсурда.

Первым делом устроены были военные поселения в Новгородской губернии и государю на осмотр предъявлены. Выглядело это так: чистенькие двухэтажные домики на две семьи, прекрасные дороги, что для России вещь вовсе немыслимая; ни пьяных, ни лентяев. Все пашут, все маршируют, строем в церковь ходят. Образцовый порядок!

Между прочим, поддерживать этот порядок помогала графу в Грузине и близлежащих селах не кто иная, как Настасья, за что Аракчеев ее еще пуще полюбил. Рука у «столбовой дворянки Шумской» оказалась железная, Настасья была достойной наместницей военного министра на Новгородчине! За это она была удостоена встречи с государем, когда тот завернул погостить в Грузино. А почему бы и нет? Какаянибудь цыганская дочь, пусть даже и любовница военного министра, ни за что не была бы допущена пред светлые государевы очи, а госпожа Шумская, столбовая дворянка, тем паче что она любовница военного министра, пожалуйста…

Правда, поселенцев нещадно пороли за маломалейшее отступление от регламентов и установлений. А строго предписывалось все: не только как и когда пахатьсеять, но даже и сколько и каких горшков иметь на кухне и куда их ставить. Дома вытягивались вдоль улицы по одной линии. Заглянув в один, следующие можно было не посещать: в каждом в точности то же самое. В каждом доме имелось, например, окно № 4, за коим в комнате полагалось обитать подросткам «женска полу». При подъеме и отбое, когда оные подростки одевались и раздевались, занавески на тех окнах следовало на известное число минут задергивать. Впрочем, генерал Аракчеев почитал нецелесообразным рождение девочек и потому периодически штрафовал матерей, их рожавших.