Гавана - Стивен Хантер

— Что ж, тогда позволь мне объяснить. Все происходящее совсем рядом с нами — это весьма поучительный урок для молодого человека, желающего овладеть той профессией, к которой ты проявляешь такой интерес. Это для тебя гораздо полезнее, чем твоя кошмарная игра в шахматы, в которой ты не только не показываешь никакого прогресса, но даже стал играть хуже, чем прежде.

— Я играю в пинг-понг. А вы играете в пинг-понг?

— Конечно, нет, — усмехнулся Спешнев. — Идиотская игра.

— Это увлекательная игра, она требует быстроты реакции и...

— Вижу, ты пытаешься сменить тему. Лучше заткнись, слушай и старайся учиться. Какая мораль у этого дня?

— Не лезть против танков с пулеметами?

— Это относится к любому дню. Нет, именно этого дня.

— Я полагаю...

Мир обрушился со страшным грохотом, который раскатился еще более оглушительным эхом.

Это выпалило семидесятипятимиллиметровое орудие «шермана». В первое мгновение показалось, что этот гром вобрал в себя всю атмосферу планеты, и все оказавшиеся в радиусе ударной волны содрогнулись — а особенно молодой Кастро, от такой резкой боли, будто ему в уши вонзились две острые иглы.

— О-о-о боже! — воскликнул он.

— Да, — ответил Спешнев. — Война — громкое дело. Сражения ужасны. Это не для...

Но его слова заглушил второй столь же громкий разрыв, а затем ощущение спокойной беседы в кафе полностью испарилось: орудия начали стрелять подряд, залпы слились в протяжный, оглушительно рокочущий гром. Снаряды «шерманов» разносили в крошку еще недавно такое красивое здание. В воздухе висели пыль и дым; сотрясения от каждого взрыва как будто усиливались с каждым следующим выстрелом. Канонада продолжалась примерно три минуты. Кастро заткнул уши пальцами и уткнулся лицом в стол, пытаясь защититься от пыли. Агент, внешне совершенно невозмутимый, продолжал потягивать маленькими глотками крепчайший кофе.

Наконец стрельба прекратилась.

— Мать моя! — воскликнул Кастро. — Это было что-то!

— Действительно, но сейчас давай вернемся к нашей теме.

— Как мне кажется, урок заключается в том, что он нанес удар слишком рано.

— А-а! — протянул Спешнев. — Наконец-то ты сказал нечто такое, что производит впечатление. Небольшое, но все же производит. Да, слишком рано и без детальной проработки, без альтернативного плана, без обеспечения алиби, вообще без всего.

— Но ведь его же обошли. Его людей захватили, наверняка подвергли пыткам, и они его выдали. Что тут можно было сделать?

— Многое, причем очень простые вещи: дисциплина, терпение, спокойствие, хитрость. Именно так выигрываются войны, а не эффектными трюками.

Раздался резкий треск пулеметной очереди. Еще и еще. Когда пулемет умолк, послышались одиночные выстрелы — вероятно, солдаты стреляли в мертвецов, чтобы те наверняка оставались мертвецами.

— Вы сказали, что мы подойдем посмотрим.

— Все произошло быстрее, чем я рассчитывал. Так что пользуйся ушами. Это радио неудавшейся революции. Ему совершенно не нужно было убивать конгрессмена, и даже если бы он в этом преуспел, последствия для всех нас — кроме него — были бы трагическими. Последствия бывают всегда. Ничего не происходит без последствий. И с этими последствиями тебе придется столкнуться.

— Вы имеете в виду, что я в своих планах должен быть реалистом?

Снова застрочил пулемет. Продолжительная непрерывная очередь, а затем тишина.

— Твердо усвой главное: ты должен научиться дисциплине. Нельзя наносить удар до тех пор, пока ты не станешь достаточно силен. Ты должен уметь быстро отходить, чтобы не попасться. Ты должен раз за разом, снова и снова, непрерывно пускать им кровь. А это вопрос воли. У тебя есть воля? У Колорадо ее не было. Он имел средства, и ничего больше, и вот теперь он похоронен под камнями собственного дома.

— Понимаю.

— Тебе очень повезло. Ты сумел отмазаться от его заговора и не сделался его заложником. В противном случае ты сейчас сидел бы в тюрьме, а вечером тебя бы поставили к стенке. А вместо этого ты сидишь в кафе и пьешь неплохой кофе.

— Мне повезло, что рядом со мной оказался проницательный человек, который позаботился обо мне. Впредь я не буду таким глупым и торопливым.

— Надеюсь на это. Но мне нужно, чтобы ты дал обещание. Ты не станешь совершать никаких дурацких или необоснованных поступков, даже в тех случаях, когда тебя будет охватывать непреодолимый гнев. Понимаешь? Если я буду продолжать поддерживать тебя, если наша помощь будет увеличиваться, если твое движение будет развиваться, то оно будет нуждаться в хорошем управлении. Ты наделен харизмой, но есть ли у тебя мудрость? Первое, не руководимое вторым, приводит к полной анархии. С этого момента тебе нужно согласовывать свои действия. Если ты добьешься нашего одобрения, то сам удивишься тому, насколько серьезной и действенной окажется наша помощь.

— Могу сказать, что вы опытный человек.

По пыльным улицам разнесся треск последней пулеметной очереди.

— Теперь ты должен уйти в отпуск.

— В отпуск? Послушайте, у меня много дел. У нас есть план, не могу вам его раскрывать, но это будет в Сантьяго; а план еще нужно отшлифов...

— У тебя нет никаких дел. Не морочь сам себе голову. И не утомляй меня своими фантазиями. Забудь о Сантьяго. Сегодня ты пользуешься слишком большой известностью. Я хочу, чтобы ты исчез. И имею в виду именно то, что сказал. Ты исчезнешь, ничего не говоря ни жене, ни трем своим любовницам...

— Четырем. Новая такая красавица!

— ...ни четырем любовницам, ни двоим или троим — сколько их? — последователям. Ффух, и нету! Ты исчезаешь, становишься невидимым с того мгновения, когда покинешь это кафе.

— Но моя жена...

— Простит тебя, как всегда. Я не шучу. Впереди маячит период террора, и будет много безвременных смертей. Ты, с твоим идиотизмом, попадешь под пулю уже через несколько секунд. Кое-кто считает, что у тебя есть талант и тебя следует сохранить, и эта печальная обязанность была возложена на меня. А потому — проваливай.

— Куда же мне идти?

— Не говори об этом даже мне. Считай меня волшебником. Я досчитаю до трех, и на счет «три» ты должен исчезнуть.

Его собеседник исчез на счет «два».

Какая потрясающая история! Пьяный американский конгрессмен идет в публичный дом, требует, настаивает, заставляет исполнять какие-то свои непонятные извращенные желания, пытается добиться своего силой, избивает девушку, устраивает скандал и оскорбляет хозяйку-кубинку. Его телохранитель калечит охранников. Хозяйка жалуется своему главному боссу, и этот пламенный латиноамериканец, до сумасшествия одержимый заботой о собственной чести, воспринимает случившееся чересчур серьезно и решает преподать конгрессмену урок, который должны будут запомнить все жадные американцы с их деньгами, их новыми домами и их презрением к кубинскому machismo[41].