Высокая вода - Донна Леон

— Синьорина, извините, что я спрашиваю, но мне всегда было любопытно, почему вы решили работать у нас. Не каждый оставил бы работу в Банке Италии.

Она перестала печатать, но не убрала пальцы с клавиш.

— О, захотелось чего-то новенького, — небрежно ответила она и снова обратила свое внимание на компьютер.

Рыбка сорвалась, подумал Брунетти, покидая ее кабинет и возвращаясь в свой. В его отсутствие жара опять стала тропической, так что он открыл окна на несколько минут, придерживая их, чтобы комнату не залило дождем, потом закрыл и пошел к своему столу.

Ла Капра и Семенцато, загадочный человек с юга и директор музея. Человек с дорогостоящими запросами и деньгами, чтобы потакать им, и директор музея со связями, которые могут понадобиться, чтобы удовлетворить самый взыскательный вкус. Они были занятной парочкой. Какими еще произведениями мог завладеть синьор Ла Капра, и можно ли было их найти в его палаццо? Закончилась ли реставрация, и если да, то какого рода изменения там произошли? Это было легко установить: ему надо было всего лишь сходить в мэрию и попросить посмотреть планы. Конечно, утвержденные планы и реальные изменения могут здорово расходиться, но ему достаточно было выяснить, кто из инспекторов мэрии подписал документ о приемке работ, чтобы иметь полное представление о том, насколько близки проекты и результат.

Оставался вопрос о том, какие произведения находятся в свежеотреставрированном палаццо, но ответить на него было гораздо сложнее. Судьи, который выдал бы ордер на обыск на основании гостиничных счетов от одного и того же числа, не сыскать в Венеции — в городе, где такие палаццо, как у Ла Капры, продавались по семь миллионов лир за квадратный метр.

Он решил сначала испробовать официальные способы, то есть позвонить в catasto,[34]где регистрировались все планы, проекты и акты передачи собственности. Он потратил уйму времени, чтобы попасть в нужный кабинет: безразличные чиновники переключали его с телефона на телефон, не удосуживаясь его выслушать. Несколько раз он пытался заговорить на венецианском диалекте, полагая, что это облегчит ему задачу, убедив индивида на том конце провода, что он не только полицейский, но и, что более важно, урожденный венецианец. Первые три чиновника отвечали на все вопросы на стандартном итальянском, очевидно, сами не будучи венецианцами, а четвертый перешел на совершенно неразборчивый сардинский диалект, так что Брунетти сдался и заговорил без прибамбасов. Это, однако, не помогло ему получить нужную информацию, но зато его наконец-то отправили в нужный кабинет.

Его захлестнула радость, когда женщина, взявшая трубку, заговорила на чистейшем венецианском. Забудь, что Данте говорил о сладости тосканского диалекта. Нет, вот он, язык, дарующий радость.

Он так долго ожидал, что кто-то из чиновников соизволит поговорить с ним, что оставил надежды на получение копии планов, а посему просто попросил назвать ему фирму, которая проводила реставрацию. Оказалось, что это известный Брунетти «Скатталон» — одна из лучших и самых дорогих компаний в городе. Именно у них был чуть ли не вечный договор на восстановление палаццо его тестя, столь же вечно страдающего от времени и приливов.

Артуро, старший сын Скатталона, был в конторе, но не желал обсуждать дела клиентов с полицией.

— Извините, комиссар, но это конфиденциальная информация.

— Мне нужно только общее представление о том, сколько стоила работа, округленно, — объяснил Брунетти, теряясь в догадках, как такая информация может быть конфиденциальной или в любой степени закрытой.

— Извините, но это совершенно невозможно. — Звук на том конце пропал, и Брунетти представил, как Скатталон закрывает микрофон рукой, чтобы поговорить с кем-то в комнате. Через секунду он заговорил. — Вы должны предоставить нам официальный запрос от судьи, прежде чем мы выдадим подобную информацию.

— Не лучше ли будет, если я попрошу моего тестя позвонить и попросить вашего отца об этом? — спросил Брунетти.

— А кто ваш тесть? — спросил Скатталон.

— Граф Орацио Фальер, — сказал Брунетти, первый раз в жизни смакуя роскошное звучание каждого слога, легко срывающегося с его языка.

Звук на том конце снова стал приглушенным, но Брунетти все же различал глубокий рокот мужских голосов. Телефон стоял на твердой поверхности, он слышал фоновые шумы, а потом другой голос заговорил:

— Buongiorno, Dottore Брунетти. Вы должны извинить моего сына. Он новичок в бизнесе. Университет закончил, так что с торговлей пока что не знаком.

— Конечно, синьор Скатталон. Я хорошо вас понимаю.

— Какие сведения, говорите, вам нужны, Dottore Брунетти? — спросил Скатталон.

— Мне нужно знать, сколько приблизительно синьор Ла Капра потратил на реставрацию своего палаццо.

— Да-да, сейчас, Dottore. Я только погляжу в папке. — Трубку снова положили, но Скатталон быстро вернулся. Он сказал, что не знает, какова была покупная цена, но за последний год его компания выставила Ла Капре счетов по меньшей мере на пятьсот миллионов, совокупно за работу и материалы. Брунетти заключил, что это «белая» цена, официальная, которая сообщена правительству — столько-то потрачено, столько-то заработано. Он недостаточно хорошо знал Скатталона, чтобы свободно спросить об этом, но можно было догадаться, что изрядная, а вероятно, большая часть работы оплачена «черным налом», неофициально и по более низким расценкам, что было выгодно Скатталону, потому что избавляло от необходимости заявлять прибыль, а следовательно, и платить налоги с нее. Брунетти прикинул, что спокойно может набросить еще пятьсот миллионов лир, пошедших если не в карман Скатталону, то на зарплату рабочим и на те закупки, которые оплачивались «в черную».

Что до того, что именно было сделано в палаццо, Скатталон был более чем откровенен. Новая крыша и потолки, укрепление здания стальными балками (и за это хорошо заплатили), все стены очищены до кирпича и заново оштукатурены, сделаны новая сантехника, водопровод и электрика, система центрального отопления, центральный кондиционер, три новых лестницы, паркетные полы в центральных залах, и повсюду окна с двойным стеклопакетом. Не специалист, Брунетти все же мог подсчитать, что стоимость этих работ явно превышала заявленную Скатталоном сумму. Но это пусть он разбирается с налоговиками.

— Я думал, он собирался отвести помещение для своей коллекции, — соврал Брунетти. — Вы отделывали такую комнату, где можно было бы разместить картины или, — он с надеждой сделал паузу, — керамику?

После короткой паузы, во время которой Скатталон, вероятно, взвешивал свои обязательства перед Ла Капрой и перед графом, он сказал:

— Там было одно помещение на третьем этаже, которое могло служить чем-то вроде галереи. Мы поставили пуленепробиваемое стекло и железные решетки на все окна, — продолжал Скатталон. — Это в задней части палаццо, и окна выходят на север, так что туда попадает только рассеянный свет, но окна достаточно велики, чтобы его там хватало.