Вкус дыма - Ханна Кент

– Привет всем жителям Корнсау! – доносится от входа на подворье, и Маргрьет встревоженно поднимает взгляд.

– Оставайся здесь, – бросает она и поспешно выходит. Женский голос становится громче, потом тише, и в кухню вплывает здоровенная беременная баба в окружении стайки белобрысых ребятишек с сопливыми носами. За ней следует другая – худенькая, седая женщина. Я поднимаю взгляд от котла, в котором помешиваю кипящий на огне суп, и вижу, что беременная толстуха уставилась на меня, зажав рот ладонью. Ребятишки тоже таращатся на меня разинув рты.

– Роуслин, Ингибьёрг, это Агнес Магнусдоттир, – со вздохом говорит Маргрьет.

Я делаю книксен, прекрасно сознавая, какое являю собой зрелище. Волосы, намокшие от пара, прилипли ко лбу, фартук после разделки мяса заляпан кровью.

– Дети, прочь отсюда! Сейчас же!

Белобрысая стайка выпархивает из кухни, кто-то из ребятишек напоследок шумно чихает. Они явно разочарованы.

Чего нельзя сказать об их матери. Толстуха по имени Роуслин поворачивается к Маргрьет и хватает ее за плечо.

– Ты пригласила нас всех, зная, что она будет здесь?!

– Где же ей еще быть-то? – Маргрьет украдкой бросает взгляд на худенькую Ингибьёрг, и я замечаю в их глазах заговорщический блеск.

– В Хваммуре, на весь день под стражей! Под замком в кладовой! – кричит Роуслин. Лицо ее раскраснелось; она вопит с явным удовольствием.

– Роуслин, хватит накручивать себя, не то родишь прямо сейчас.

Я бросаю взгляд на огромный живот женщины. Да, до родов ей и впрямь недалеко.

– Это девочка, – говорю я прежде, чем успеваю подумать.

Все три женщины так и уставились на меня.

– Что она сказала? – шепотом спрашивает Роуслин, и на лице ее написан страх.

Маргрьет негромко покашливает.

– Что ты сказала, Агнес?

Мне вдруг становится не по себе.

– Твой будущий ребенок – девочка. Судя по животу.

Ингибьёрг разглядывает меня с неподдельным интересом.

– Ведьма! – визжит Роуслин. – Скажи ей, чтоб не смела на меня смотреть!

С этим выкриком она в гневе покидает кухню.

– Как ты догадалась? – спрашивает Ингибьёрг. Голос ее мягок.

– Мне когда-то объясняла Роуса Гвюндмюндсдоттир. Повитуха с запада.

Маргрьет медленно кивает.

– Скальд-Роуса. Я не знала, что вы дружили.

Мясо готово. Я кладу половник на крышку бочонка и обеими руками снимаю котел с крюка над очагом.

– А мы и не дружили, – говорю я.

Ингибьёрг берет стоящую рядом со мной тарелку с маслом и кивает Маргрьет.

– Надеюсь, твоя хозяйка позволит тебе ненадолго выйти во двор, – говорит она улыбаясь. – Тебе нужно больше бывать на солнце.

Она и Маргрьет уходят, но слова, сказанные Ингибьёрг, еще долго звучат в моих ушах. «Тебе нужно больше бывать на солнце».

– Пока еще жива, – не удержавшись, добавляю я вслух под треск углей в очаге.

Гости прибывают пешком и верхами, женщины несут еду, а мужчины украдкой достают из-за пазухи либо из карманов фляжки с бренвином. Я вижу их, когда помогаю накрывать столы, но по большей части Маргрьет находит для меня работу в кухне, подальше от соседских глаз. Люди искоса поглядывают на меня и смолкают, когда я расставляю на столах кувшины с молоком и круги масла.

Я не хочу выходить к гостям. Наверняка там будут люди, которые знали меня раньше, – быть может, хозяева хуторов, на которых я работала, или слуги, с которыми спала в одной комнате. Голова моя ноет от туго заплетенных кос, и внезапно меня охватывает жаркое желание расплести их, чтобы распущенные волосы падали мне на спину и искрились на солнце.

* * *

Тоути отыскал Агнес в молочне – она сбивала масло.

– Отчего ты не на празднике? – негромко спросил он.

Она даже не обернулась на его голос.

– Здесь от меня больше проку, – сказала она, все так же размеренно поднимая толкач и с силой погружая его в сливки. Негромкий и ровный плеск маслобойки казался Тоути приятным на слух.

– Надеюсь, ты не против, если я побуду с тобой.

– Не против. Только, с вашего разрешения, я не стану отвлекаться, пока не собьется масло.

Тоути привалился к дверному косяку, наблюдая за тем, как Агнес ритмично орудует толкачом. Через несколько секунд он начал различать дыхание Агнес, тяжелое и частое. Было нечто откровенное в мерных движениях толкача, сочетавшихся с учащенным женским дыханием. При мысли об этом Тоути почувствовал, что краснеет. Наконец из глубин бочонка донесся глухой стук; Агнес остановилась и ловко выудила из пахты комок масла. Глядя, как она ополоснула комок, придала ему форму и, постукивая лопаткой, умело отжала остатки жидкости, Тоути вздрогнул, припомнив вдруг слова Блёндаля. Один из них вонзил нож в Натана Кетильссона.

Когда круг свежего масла был завернут в чистое полотно, Тоути предложил выйти во двор и подышать свежим воздухом. Это предложение вызвало у Агнес явное беспокойство, но все же она, взяв из бадстовы вязанье, последовала за Тоути наружу. Они уселись на груде дерна под стеной дома и стали наблюдать за гостями, взрослыми и детьми. Мужчины, регулярно прикладывавшиеся к бренвину, неуклонно пьянели, женщины, одетые в черное, собирались тесными кружками и от души сплетничали. Несколько женщин по очереди тискали младенца и умиленно клохтали над ним, покуда он не разразился громким ревом.

– Я был у Блёндаля, – наконец сказал Тоути.

Агнес побелела как мел.

– Чего он хотел?

– Он считает, что я должен больше заставлять тебя молиться и слушать проповеди и меньше позволять тебе говорить самой.

– Превыше церковных наказаний Блёндаль ставит только одно – звук собственного голоса, – сквозь зубы процедила она.

– Это правда, что Блёндаль просил Натана лечить его жену?

Агнес настороженно глянула на Тоути.

– Да, – медленно ответила она. – Да, это правда. Несколько лет тому назад Натан ездил в Хваммур, давал ей снадобья и пускал кровь.

Тоути кивнул.

– Кроме того, Блёндаль рассказал мне кое-что о Фридрике. Судя по всему, надзор Бирни Ольсена и наставления преподобного Йоуханна пошли ему на пользу.

С этими словами он глянул на Агнес, чтобы оценить ее реакцию. Глаза женщины сузились.

– За него тоже будут подавать прошение? – осведомилась она.

– Этого Блёндаль мне не сказал. – Тоути откашлялся. – Агнес, одна служанка по имени Каритас просила передать тебе привет. И интересовалась, говорила ли ты со мной о Натане.

Руки Агнес замерли, она стиснула зубы.