Вкус дыма - Ханна Кент

– И я тоже, – проговорила Агнес, понижая голос до шепота. – Больше всего я люблю саги. Знаете, как говорят – blínður er bóklaus maður, человек без книги слеп.

Что-то всколыхнулось в груди Тоути – непонятно, смех или плач. Он глядел на Агнес, глядел, как играет предвечернее солнце на кончиках ее ресниц, и думал о словах Блёндаля – что Агнес якобы убила Натана, потому что он ее отверг. Священник видел, что в сердце своем сислуманн давно вынес приговор.

– Еще девочкой меня часто нанимали работать на соседских полях. Иногда на этих хуторах обнаруживались книги. – Агнес жестом указала на каменистые холмы, простиравшиеся у них за спиной. – Я брала эти книги с собой, устраивалась где-нибудь над холмом Корнсау и читала. Бывало, что я там же и задремывала, укрываясь на время от хуторской суеты и своих многочисленных обязанностей. Правда, порой меня застигали на месте преступления и строго наказывали.

– В записи о твоей конфирмации сказано, что ты была начитана.

Агнес выпрямилась.

– Конфирмация пришлась мне по душе: святое причастие, и все смотрят, как ты идешь по проходу и опускаешься на колени рядом со священником. Хозяева хуторов и их жены не могли запретить мне читать, поскольку знали, что я готовлюсь к конфирмации. Я могла ходить в церковь и заниматься с преподобным, если у него находилось время для занятий. Мне дали белое платье, а потом угощали оладьями.

– А стихи?

Агнес скептически глянула на него.

– Что – стихи?

– Ты любишь стихи? Ты сама сочиняешь?

– Я не похваляюсь повсюду своими виршами. Не то что Роуса. Ее стихи все знают. – Она пожала плечами.

– Потому что они красивы.

Агнес ненадолго примолкла.

– Именно это и нравилось Натану в Роусе. Нравилась ее власть над словом. Она изобрела собственный язык, чтобы выразить то, что все другие могли только чувствовать.

– Я слыхал, будто Натан тоже был скальдом, – заметил Тоути с деланной небрежностью. – Вы с ним тоже общались стихами, как, говорят, общались Натан и Роуса?

– Не совсем так, как Роуса, но наши с ним разговоры и впрямь были сродни стихам. – Агнес окинула взглядом лежавшее перед ними поле. – Я познакомилась с Натаном точно в такой же день.

– Праздник окончания страды?

Агнес кивнула.

– Это было в Гейтаскарде. Мы с Марией накрывали столы. Мы носили из дома еду и питье, не торопясь и не особо утруждая себя. Мария знала подноготную всех и каждого, и я помню, как она, показав пальцем на округлившийся живот одной из хуторских служанок, что-то съязвила про нее, и я хохотала до колик. Потом Мария схватила меня за локоть, оттащила к коровнику и сказала, будто только что видела, что на праздник прискакал Натан Кетильссон.

Я, конечно, уже была наслышана о Натане. Говорили о нем всякое – в зависимости от того, при ком помянешь его имя. Всем было известно о его шашнях с Роусой. Все знали, что дети у нее от Натана, а не от Олафа. Натан изъездил весь север. Еще в молодости он занялся кровопусканием, потом уехал в Копенгаген, и все в один голос утверждали, что он вернулся оттуда колдуном. Еще говорили, будто он свел дружбу с Блёндалем, который в то время учился в Копенгагене, и что именно из-за этой дружбы он ни разу не понес наказания за свои делишки. Все считали, что Натан нечист на руку; и правда, в юности ему доводилось отведать плетей за воровство. Люди попросту не могли вообразить, откуда у него столько денег, поскольку своими глазами видели, как мало получает он за труды. Иные клятвенно утверждали, что Натан нанимает всяческих пройдох, чтобы они крали для него скот. Врагов у него было множество, однако же трудно сказать, вправду ли Натан причинил им зло, или они чернили его из зависти. Слухи разрастались и множились, а сам Натан помалкивал, позволяя сочинять о себе небылицы.

– А что ты тогда думала о Натане?

– Да в общем-то ничего особенного. Я тогда еще и знакома не была с Натаном, хотя его брат Кетиль как-то пытался за мной ухлестывать. Тогда, в коровнике, Мария рассказала мне, что Натан наконец-то покинул Роусу и обзавелся собственным хутором. Новость эту обсуждали многие, потому что Роусу все любили и сострадали ее сердечным мукам, хоть она и была замужняя женщина. Мария рассказала мне, что Ворм в большой дружбе с Натаном и потому помог ему купить Идлугастадир, хутор у самого моря, где полно тюленей и гаг, а также плавника, если только сумеешь натаскать его с берега. Мария прибавила, что Натан после этого заважничал, стал зваться не Кетильссоном, а Линдалем, хотя мы обе не понимали, зачем это ему – чудное отчество, такое исландцам не подобает. Мария считала, что Натан, верно, решил строить из себя датчанина, а я удивлялась, что ему вообще позволили поменять имя. Мария заявила, что мужчины вправе делать все что им заблагорассудится, в конце концов, все они потомки Адама, который дал имена всему, что есть под солнцем.

Мы отряхнулись, привели себя в порядок, и Мария накусала себе губы, чтоб те стали краснее. Затем мы вышли из коровника, притворяясь, будто высматриваем, не появилось ли на столах пустых тарелок.

Вот тогда-то я впервые увидела Натана. Я воображала себе рослого статного белокурого красавца, наподобие тех, от которых обычно млеют молодые служанки. Натан, однако, оказался вовсе не красавцем. Человек, который разговаривал с Вормом, был невысок ростом, с худощавым тонким лицом – сильным он не выглядел. Волосы у него были рыжевато-каштановые, нос явно длинноват. Каштановый цвет волос и блестящие глазки придавали ему что-то лисье, и я сообщила об этом Марии. Она расхохоталась и сказала: не зря, мол, некоторые северяне считают Натана оборотнем.

Тогда-то Натан и обратил на нас внимание. Очевидно было, что мы смеемся над ним, но он как будто ничего не имел против. Он что-то сказал Ворму и направился к нам.

Припоминаю, что Натан, глядя на нас, улыбался, как будто мы были уже знакомы. Наверное, ему нравилось внимание.

– Добрый день, девушки, – сказал он. Ростом он был немногим выше меня, но голос у него оказался низкий, звучный. – Удостоюсь ли я чести узнать ваши имена? – осведомился он, и я представила себя и Марию.

Натан улыбнулся и отвесил поклон, и именно тогда я впервые обратила внимание на его руки. Они были на удивление белые, как у женщины, пальцы тонкие, словно березовые веточки, и такие же длинные. Неудивительно, что Натана прозвали «длиннопалым». Он сказал, что рад с нами познакомиться, и добавил, что погода нынче славная. Потом начал расспрашивать, нравится ли нам праздник, но я перебила его и заявила, что он забыл нам представиться. Мария возмущенно фыркнула, но Натану, как он признался мне позже, всегда нравились девицы, бойкие на язык. Он сказал, что его зовут Натан Линдаль, и глаза его при этом блеснули.

Мария спросила, вправду ли он Кетильссон, и Натан ответил – да, его действительно также зовут Кетильссон, а еще у него много других прозваний, хотя не все они пригодны для нежных девичьих ушек. С людьми он держался легко, преподобный. Всегда точно знал, что сказать собеседнику, знал, как лучше всего польстить… и как больнее ранить.