Корнилов - Владимир Федюк

Обвинения Филоненко строились на обрывках разговора, подслушанного им в поезде по дороге в Могилев. Ничего конкретного в них не содержалось, но в числе прочего была упомянута фамилия Тихменева. За компанию, Филоненко выставил заговорщиком и Лукомского. История эта дошла до Керенского, однако за Тихменева вступился лично знавший его полковник Барановский, и в итоге дело было закрыто. Лукомского же категорически поддержал сам Керенский. Пострадавшим в результате оказался Филоненко. Лукомский пожаловался на него находившемуся тогда в Ставке министру иностранных дел М.И. Терещенко, а тот сообщил об этом Керенскому. Филоненко был вызван в Петроград для разбирательства, и лишь поддержка Савинкова помогла ему сохранить свой пост.

Савинков понимал, что Филоненко человек пустой и ненадежный. Но бывший террорист в это время затевал сложную игру, в которую были вовлечены и Керенский, и Корнилов. Находясь в Петрограде, Савинков контролировал лишь часть событий. Ему нужны были глаза и уши для того, чтобы следить за партией с противоположного конца шахматной доски. Эта роль и отводилась Филоненко. Однако Савинков совершил ошибку, свойственную многим недюжинным людям. Будучи убежденным в том, что это именно его партия, он и мысли не допускал о том, что какая-то из задействованных им фигур способна на самостоятельные поступки. Уже ближайшее время показало, что это далеко не так.

Ко времени назначения Корнилова Верховным главнокомандующим ситуация на фронте начала стабилизироваться. Германо-австрийские войска, испытывавшие острую нехватку резервов, остановили успешно развивавшееся наступление. Россия потеряла все свои завоевания в австрийской Галиции, но в создавшейся ситуации это можно было считать очень скромной платой. Временное затишье на фронтах позволило Корнилову более внимательно сосредоточиться на задуманной им программе оздоровления армии.

30 июля в Ставке состоялось совещание, на котором присутствовали министр путей сообщения П.П. Юренев, министр продовольствия А.В. Пошехонов и их помощники. Главное командование на совещании представляли Корнилов, Лукомский и начальники отделов штаба. В докладе товарища министра путей сообщения Э.П. Шуберского была нарисована удручающая картина полного развала железнодорожного транспорта. Докладчик не скрывал, что уже в ближайшее время это может привести страну к экономической катастрофе и оставить армию без подкреплений и боеприпасов. Подводя итог обсуждению, Корнилов сказал, что России сейчас нужно иметь три армии — армию в окопах, армию в тылу, работающую на нужды фронта, и армию железнодорожную. Он заявил, что не касается вопросов о мерах оздоровления тыла, но, по его мнению, в тылу должна быть установлена такая же жесточайшая дисциплина, которую он стремится возродить на фронте.

Эти положения легли в основу докладной записки Корнилова, представленной им Временному правительству. История ее появления выглядит следующим образом. Еще после июльского совещания с участием Керенского генерал-квартирмейстер Плющик-Плющевский по своей инициативе систематизировал и обобщил прозвучавшие на нем предложения. Сразу же по назначении Корнилова Верховным главнокомандующим Плющевский представил ему подготовленные материалы. Корнилов попросил оформить их в виде сводной записки. В итоговом варианте содержалось требование распространить законы военного времени на тыловые районы, ликвидировать большинство комитетов в армии. Предполагалось их сохранить лишь на уровне рот и батальонов, ограничив их ведение исключительно вопросами культурно-хозяйственными. Все это было изложено в очень жесткой, почти ультимативной форме.

1 августа Плющевский подал записку Верховному главнокомандующему. Корнилов оставил текст почти неизменным и в ночь на 3 августа выехал в Петроград, увозя записку с собой. Накануне в разговоре по прямому проводу он сообщил Савинкову и Филоненко о своем намерении затронуть поставленные в записке вопросы в своем докладе правительству. Петроградских партнеров Корнилова это очень встревожило. Корнилов был нужен Савинкову для того, чтобы оказывать давление на Керенского, самостоятельные же его инициативы в эти планы не вписывались.

Рано утром, на подъезде к столице, в Павловске, Филоненко сел в поезд Корнилова. Первым делом он ознакомился с текстом записки. По словам Филоненко, составлена она была крайне неудачно прежде всего потому, что порождала у читателя подозрение в намерении составителей вернуть страну к старым порядкам. Филоненко сказал об этом Корнилову и по его реакции понял, что тому это не понравилось. Довершил дело еще один неприятный эпизод. Уже в черте Петрограда поезд Корнилова столкнулся с вагонеткой, перевозившей шпалы. В результате этого на вокзал прибыли только незадолго до полудня, с опозданием почти на час.

Немедленно с вокзала Корнилов отправился на встречу с Керенским, а Филоненко, захватив с собой записку, поехал к Савинкову. Став премьером, Керенский поселился в Зимнем дворце (что, к слову сказать, произвело очень неприятное впечатление на многих). Бывшая резиденция российских императоров одним своим видом могла служить символом разрухи, охватившей страну. «Внутри дворца было пустынно и запущено. В залах зияли пустые места по стенам (были сняты царские портреты); в иных местах портреты или картины были завешены брезентом. Тем же брезентом кое-где был устлан и пол, вероятно для сбережения паркетов. Изредка в коридоре появлялась фигура часового-юнкера или дворцового служителя в домашнем платье». Заседания Временного правительства проходили в Малахитовой гостиной бывшей императрицы. Сам Керенский поселился в бывших комнатах императора Александра III на третьем этаже. В царском кабинете была устроена спальня министра-председателя. В библиотеке императора Керенский принимал доклады и проводил совещания. Здесь же он принял и Корнилова.

Разговор начался в раздраженном тоне. Керенский сказал, что со времени назначения Корнилова главковерхом все его обращения к правительству звучат как настоящие ультиматумы. Корнилов ответил, что дело не в нем, а в обстановке, требующей немедленных и жестких мер. Далее, по словам Корнилова, Керенский поинтересовался, следует ли ему оставаться на посту главы государства? «Смысл моего ответа, — говорил Корнилов на следствии, — состоял в том, что, по моему мнению, влияние его в значительной степени понизилось, но тем не менее я полагаю, что он как признанный вождь демократических партий должен оставаться во главе Временного правительства и что другого положения я не представляю».

Остановимся на этом более подробно. Удивляет уже сама тема разговора. С чего бы это Керенскому советоваться с Корниловым по поводу своей будущей судьбы? В интерпретации Керенского все было по-другому. Он, наоборот, защищал свою позицию, и вопрос его звучал чисто риторически: «Ну, предположим, я уйду, что же из этого выйдет?»В конечном счете неважно, как это обстояло на самом деле. Главное — как поняли друг друга собеседники. В понимании Керенского, он подал знак, что никуда не уходит и уходить не собирается. Корнилов же воспринял эту мимолетную фразу как показатель того, что Керенский готов поднять руки и признать свою несостоятельность. Вся «корниловская история» густо замешана на таком, чисто человеческом, взаимном непонимании.