Диспетчер атаки - Станислав Шульга

В руке Олафа было два стакана с грейпфрутовым соком, судя по всему, только что выжатым из натурального продукта.

Первые пять минут они определялись с языком общения, рассказывали последние семейные новости, сетовали на жизнь и радовались встрече. Потом чокнулись стаканами с соком. Потом лицо дяди Олафа стало чуть серьезнее, а голос чуть ниже:

— Хорошо, а теперь рассказывай, что у тебя стряслось?

— Куда можно подрубиться?

— На восьмой порт. Как всегда. Тут я ничего не менял. — Он посмотрел на часы.

— Ты куда-то спешишь?

— На эту встречу можно опоздать. Ты же знаешь французов.

Эрика отдернула рукав плаща и активизировала передающий канал, закачав данные в локальную сеть дома через инфракрасный порт, вмонтированный в письменный стол. Посередине комнаты возникла проекция…

…В конце длинного, отделанного темно-бордовым коридора была дверь, массивная, из темного дуба, без ручки и замочной скважины. Чистая, моренная не меньше двух раз поверхность. Номер в отеле. Транзитная зона для командированных, любовных пар, переживающих переход от этапа романтического увлечения к более серьезным движениям, дилеров, совершающих «серые» сделки. Комнаты, в которых никто не живет больше недели. Посередине помещения стоял стол, на котором был телефон с диском вместо кнопочного циферблата, антиквариат темно-зеленого цвета с длинной царапиной, идущей по внешней стороне изогнутой трубки. Здесь кто-то был. Совсем недавно. И, видимо, собирался прийти снова. Рядом с телефоном был пустой стакан и россыпь таблеток разной формы и цвета. В углу стояла вешалка с висевшим на нем длинным кожаным пальто. Зеркало, рядом с которым стояла вешалка, ломало обыденность и простоту обстановки. Вместо ровной поверхности в полукруглую раму было вправлено то, что остается после того, когда камень попадает на водную гладь, — круги, расходящиеся от центра. В этой комнате не было дверей. Та дверь, которая привела сюда, потерялась среди симметричного рисунка обоев. Это была первая из тысяч загадок, которую содержал этот лабиринт. Камера сделала круг по комнате и направилась к зеркалу, подернутому рябью волн от попавшего в них камня…

Минут через двадцать Эрика погасила проекцию.

— Мне нужно знать, что это и кто это сделал.

Олаф поставил стакан на стол, взял пульт управления и прокрутил демку до одной из комнат. Потом прошел несколько коридоров и остановился в большом холле.

— Это очень похоже на «Усадьбу Вдовы».

Он прошелся еще по нескольким комнатам.

— Да, это «Усадьба». Правда, это модифицированная версия. Я видел более раннюю.

— Что это такое?

Олаф встал со стула и пошел в коридор. Вернулся он уже одетым в длинный плащ оливкового цвета и клетчатую кепку.

— Пойдем, поговорим по дороге.

Светло-зеленый костюм был надет неспроста. У Олафа была назначена встреча с одним из служащих Лувра. Точнее, с одной из служащих. Взаимовыгодные консультации по интересующим вопросам с перспективой перерасти в более тесные отношения. Эрика не стала расспрашивать его о деталях, ни о том, что они собирались обсуждать, ни о том, кто она. В первом она бы все равно ничего не поняла. Эрика была столь же далека от сферы интересов дяди, насколько он был далек от ее профессиональных дел. Второй вопрос ее волновал меньше всего. Французские подруги Олафа были так же непостоянны, как и местная мода.

После недолгого совещания они решили пройтись пешком.

Песочные башни Нотр-Дама возвышались левее. Правая башня была закована в серые леса. Архитектурный памятник в стиле ранней готики опять решили подлатать. Тысячи мелких деталей из песчаника, который безвестные парижские каменщики резали почти сотню лет, требовали регулярного ремонта. Песчаник не выдерживал натиска цивилизации, выбрасывающей в атмосферу десятки тысяч кубометров активных химических веществ, и через какое-то время светлый камень становился грязно-серым. Низкие мосты, соединявшие остров Ситё с остальной частью города, также постоянно ремонтировались. Они были сделаны из того же песчаника, что и собор, и требовали такого же постоянного ремонта.

Сена, несущая свои мутно-желтые воды, почти не отражала домов, скучившихся на обоих берегах. Четырех-, пяти-, шестиэтажные дома с покатыми серо-черными крышами и балконами-садами плотно прижимались друг к другу, образуя мозаичную стену. Каждый из них имел свои неповторимые детали, выделяясь из общего ряда но, несмотря на это, все они несли какую-то общую сущность, не позволявшую этому пестрому ряду превратиться в беспорядочное безвкусное нагромождение разношерстных стилей. Каждый из них был оригинален и каждый из них дополнял общую картину, имевшую свой собственный смысл.

Движение по набережной уплотнилось. Поток машин и мотоциклистов шел вдоль Сены, изредка поднимая волну гудков и свиста тормозов.

Они шли вдоль набережной, и Олаф в очередной раз рассказывал ей историю застройки острова. И как в прошлый раз, эта история дополнялась новыми деталями, сохраняя общую канву, знакомую Эрике почти на память. Она знала, о чем будет говорить Олаф, когда они пройдут мимо моста Нотр-Дам и моста Сент-Мишель. И что когда впереди покажутся быки моста Порт-Нефа, дядя вспомнит о старом фильме «Любовники Нового Моста» и о том, что мост перекрывался на полгода, пока велись съемки этой мелодрамы. Здесь Сите становился похожим на корабль, острым носом разрезающий воду Сены. Порт-Неф отсекал жилую часть острова от небольшого парка, с десятком приютившихся деревьев и рядом лавочек. Да, да и вон там, у той ивы, Жюльетт Бинош, героиня фильма, рисовала эскиз, когда главный герой познакомился с ней.

Ей нравились истории дяди Олафа, он был прекрасным рассказчиком. Спокойный низкий голос, строгая логика рассуждений, масса цифр, которые он помнил, отсутствие резкой категоричности, уместные шутки — она могла слушать его часами, все равно, о чем он говорил.

Эрика знала эту милую привычку дяди пересказывать старые истории на новый лад, но сейчас, похоже, он просто уходил от разговора. Он очень редко терял нить беседы, и то, что он не хотел дальше рассказывать об этой «Усадьбе Вдовы», ее несколько озадачивало. Она не прерывала его, решив дождаться удобного момента, когда разговор можно будет вернуть в начальную колею.

Когда они нырнули в темный проем одной из арок Лувра, в нос ударил кислый запах. Главный музей мира впитал в себя не только массу произведений искусства всех времен и народов, но и мочу, которую сливали здесь не слишком воспитанные парижане и гости столицы. Лувр, как и Нотр-Дам, был построен из песчаного камня, обладавшего хорошими абсорбирующими свойствами.

Они вышли из арки и направились к стеклянной пирамиде, главному входу в музей.

У пирамиды выстроилась очередь из туристов, постепенно пропадавших в большом зале музея, из которого можно было попасть в любое крыло.

— Подожди меня здесь. Или, если хочешь, я познакомлю тебя с Жюльетт?