Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти - Виктор Бакин

Н. Губенко сумел подхватить идеи А. Эфроса по возрождению театра. Театр на Таганке, как птица феникс, вновь стал прежним. Вот отзыв о «Таганке» побывавшего в то время на его спектаклях итальянского сценариста Уго Волли («За рубежом», № 51, 1987 год): «Коллективом, который наиболее приближается к нашим представлениям о стационарном «престижном» театре в Москве, является, конечно же, Театр драмы и комедии на Таганке. Труппа работает в современном здании, облицованном красным кирпичом, где спектакли могут одновременно идти на трех сценах. Коллектив насчитывает около сотни актеров, которые являются постоянными штатными служащими театра и дают примерно 500 представлений в год, имея в репертуаре 24 спектакля, исполняемых «в соответствии с критерием предпочтения публики». На протяжении той недели, что мы провели в Москве, в Театре на Таганке игрались десять разных спектаклей. Мы еще раз посмотрели мольеровского «Мизантропа». Здесь, у себя дома, спектакль выглядел куда лучше, чем на недавних гастролях театра в Милане. Актерский ансамбль прекрасен, и публика живо реагирует на то, что происходит на сцене. Нам показался интересным и другой спектакль – «Пять рассказов Бабеля», воскресивший в памяти традиции народного театра».

Осенью 87-го в Театр на Таганке вернулись В. Смехов, В. Шаповалов, Л. Филатов и Д. Боровский.

Через время, которое расставит многое по своим местам, Л. Филатов скажет: «Я свой гнев расходовал на людей, которые этого не заслуживали. Один из самых ярких примеров – Эфрос. Я был недоброжелателен. Жесток, прямо сказать… Вообще его внесли бы в театр на руках. Если б только он пришел по-другому. Не с начальством. Это все понимали. Но при этом все ощетинились. Хотя одновременно было его и жалко. Как бы дальним зрением я понимал, что вся усушка-утряска пройдет и мы будем не правы. Но я не смог с собой сладить.

Я б ушел из театра и так, но ушел бы, не хлопая дверью. Сейчас. Тогда мне все казалось надо делать громко. Но он опять сделал гениальный режиссерский ход. Взял и умер. Как будто ему надоело с нами, мелочью… И я виноват перед ним. Я был в церкви и ставил за него свечку…»

Я не вернулся… Вы понимаете, лишенный гражданства человек вот так приехать и вернуться… Куда? В тюрягу? Значит, меня позвали – я приехал…

Юрий Любимов

Другим вернулся Юрий Петрович, обретя опыт работы со многими зарубежными мастерами, привыкнув к ритму постановок и выпусков спектаклей, иными стали актеры, отвыкшие работать с ним.

Зоя Богуславская

Вернувшись, Любимов показал «звериный оскал капитализма» тем артистам, которые ждали его, как отца родного, но оказались ему не нужны. Он решит отфильтровать нужных артистов от ненужных, а ненужных выкинуть на улицу, несмотря на то, что все они любили его безоглядно и верно – верили ему, и верили в него, и дружно боролись за его возвращение.

Владимир Качан

«Я прошел советскую Голгофу», – говорит Ю. Любимов о себе. Мы все знаем, что такое Голгофа – это бичевание и распятие. Но Любимова никто не распинал. Да, его журил Гришин, бывший тогда секретарем МГК КПСС, после чего Любимову построили суперсовременный театр, а Андропов расцеловал его за спектакль «Десять дней…». Очень странная Голгофа получается!

Савелий Ямщиков

В 1988 году сенсация следовала за сенсацией. Люди боялись верить, боялись отпугнуть процесс возвращения духовным и нравственным ценностям их первоначального смысла. В нашу культуру возвращались дорогие опальные имена. Являлись на свет ошеломляющие публикации, восстанавливались спектакли, снимались с полок фильмы. И в этом потоке событий – возвращение Юрия Любимова.

14 марта 1988 года Театр на Таганке привез в Мадрид спектакль «Мать».

Из Тель-Авива в Мадрид на встречу с труппой прилетел Ю. Любимов с семьей. Однако побеседовать со всей труппой Любимову не удастся – актер по фамилии Маслов подумал: «А почему ему можно, а мне нет?» – и сбежал в «чуждом советскому гражданину направлении». Дурной пример заразителен…

19 марта состоялась беседа Любимова с труппой. Сначала он поделился опытом работы на Западе: «Для того чтобы на Западе режиссеру выжить, нужно ставить как минимум пять спектаклей в год… Надо много работать, здесь я научился работать по-другому… поэтому я выжил…» А в конце сообщил главный тезис жизнеспособности своего театра: «Театр – это ансамбль. Хотите вы или не хотите, театр – это ансамбль, это синтез. И поэтому, если гибнет товарищество настоящее, то и театр гибнет…» (Совсем скоро эти свои слова он забудет, и принципы «настоящего товарищества» тоже.)

Свои впечатления о встрече с Любимовым в Мадриде В. Золотухин записал в свой дневник: «21 марта 1988 года. Все время хотелось спросить: «А зачем вы тут «выживаете», а не живете дома, где есть и театр, и нужда в нем, да с голоду не помрете. Ну, не будет «Мерседеса», хотя почему!»

«Советский режиссер хочет вернуться в СССР» – с таким подзаголовком вышли газеты, и как – этому я свидетель – окрысилась Катерина: схватила газету, стала выговаривать Юрию:

– Они всегда были б…!

– Ну что ты хочешь от прессы… во всем мире она такая, лишь бы платили…

Шеф мне на программке написал: «Валерий. Побойся Бога!»

Боже мой! Какая безгрешность! Он думает, раз поселился в Иерусалиме, значит, с Богом по корешам. Ни тени сожаления, ни намека на раскаяние или чувство вины… Опять кругом прав, остальные все дерьмо. Откуда-то выдумал чудовищную историю, как выкидывали чиновники «дубинушку». Кому он это говорит, кому лапшу вешает, мудрости в нем не прибавилось, хотя часто говорит о возрасте, и библейские мотивы вплетает в речь…»

Н. Губенко сказал, что лично для него встреча с Любимовым в Мадриде – счастье. Он упрашивает редакцию «Известий»: «Знаю, ваш мадридский корреспондент В. Верников передал беседу с Юрием Петровичем. Умоляю, напечатайте. Вы поможете вернуть Любимова на Родину, в его театр». Опубликовать такой материал в то время было непросто. Но напечатали… 29 марта в «Известиях» вышло интервью с Любимовым в Мадриде.

В. Смехов: «В эти же месяцы 1988 года Н. Губенко ведет хитроумную работу по возвращению в СССР Ю. Любимова. В мае Юрий Любимов прилетел в Москву, и эти 10 дней действительно потрясли мир. Он прилетел (так того требовали органы госбезопасности) как «частное лицо» – гость Н. Губенко. Сегодня кажется глупостью вся возня вокруг такой простой проблемы. Но я был свидетелем нервных, сложных шагов Губенко, срывов и успехов – на пути к возвращению Любимова. Помню множество звонков и визитов в ЦК и в МИД. Помню, что помогали мидовцы А. Ковалев и А. Адамишин, а также референты М. Горбачева и А. Яковлева. Помню, что почти все члены Политбюро были против. Помню, что «за» были трое, но их авторитет тогда перевесил – М. Горбачев, А. Яковлев, Э. Шеварднадзе. Помню, тогдашний министр культуры СССР, сочувствуя усилиям Губенко и рассматривая подписи ведущих деятелей искусства и науки под обращением в ЦК, сообщил по секрету о другом письме – других ведущих деятелей культуры. Они сигнализировали, что приезд Любимова повредит «перестройке» в СССР».