Битвы третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии - Бэзил Генри Лиддел Гарт

Теперь я уже хотел только одного – войти в Ростов и уничтожить мосты через Дон. К тому времени я уже провел разведку и обнаружил прекрасную оборонительную позицию на реке Миус и решил оборудовать ее для зимовки. Но Геббельс поднял такую пропагандистскую шумиху вокруг нашего прихода в Ростов – это было представлено так, что мы «открыли ворота на Кавказ», – что мы не смогли выполнить мой довольно разумный план. Мои войска оставались в Ростове дольше, чем планировалось, и в результате серьезно пострадали от контрнаступления русских, начатого на последней неделе ноября. Тем не менее мы сумели остановить русских на реке Миус и удерживали эту позицию в 50 милях от Ростова на протяжении всей зимы. Это была самая передовая позиция, которую немцам удалось занять на востоке. Дальше не продвинулся никто».

После этого Клейст добавил: «Той первой военной зимой наши армии подвергались серьезной опасности. Они в полном смысле вмерзли в землю и не имели возможности двигаться. Остановить русских, если бы они решили нас окружить, было бы практически невозможно».

Рундштедт подтвердил слова Клейста и поведал историю того, как сам в первый раз был отстранен от командования. «Когда я хотел выйти из боя и отвести войска на Миус, фельдмаршал фон Браухич со мной согласился. Но тут поступил приказ от фюрера, запрещающий отступление. Я возразил, утверждая, что войскам бессмысленно пытаться удержаться на том месте, где они находятся, и добавил, что, если Гитлер со мной не согласен, пусть поищет другого командира. В ту же ночь пришел ответ от фюрера, принявшего мою отставку. 1 декабря я покинул Восточный фронт и больше туда не возвращался. Почти сразу же после этого фюрер лично посетил наш участок фронта, ознакомился с ситуацией и изменил свое решение, санкционировав отход. Важно то, что позиции на реке Миус оставались неизменными на протяжении всей зимы 1941/42 года».

Рундштедт дал мне понять, что считает наступление его группы армий в глубь территории противника фундаментальной стратегической ошибкой. В отличие от большинства генералов любой национальности он не искал причины неудачи плана в неумении обеспечить его необходимыми для этого ресурсами. Он предположил, что стратегическая ошибка изначально была заложена в план. В процессе дальнейшей беседы он сказал: «Операции 1941 года в России должны были иметь, по моему мнению, первоначальной целью не Москву, а Ленинград, захватив который мы соединились бы с финнами. А уже затем, на следующей стадии, следовало нанести удар по Москве одновременно с севера и запада».

Наступление на Москву было начато 2 октября и велось силами трех армий: 2-й – на правом фланге, 4-й – в центре и 9-й – на левом фланге. Кроме того, в нем участвовали две танковые группы – Гота и Хёпнера. Последняя заняла место группы Гудериана, отправленной на юг для участия в окружении Киева.

Ход наступления прекрасно описан Блюментритом. «Первым произошло сражение под Вязьмой. В результате окружения более 600 000 русских были взяты в плен. Это были современные Канны, только в более крупном масштабе. В этой победе решающая роль принадлежала танкам. Русские были застигнуты врасплох – они явно не ожидали, что наступление на Москву начнется так поздно. Сопротивление было незначительным, но продвижение вперед было очень медленным – мешала осенняя распутица, да и войска очень устали. Вскоре мы столкнулись с хорошо укрепленной позицией русских на реке Нара, куда незадолго до этого прибыли свежие части.

Все командиры задавали только один вопрос: «Когда мы остановимся?» Они неплохо знали историю и помнили о печальной судьбе армии Наполеона. Многие снова перечитывали рассказ Коленкура о войне 1812 года. Должен сказать, эта книга пользовалась особой популярностью в те суровые дни 1941 года. Я часто вспоминаю фон Клюге, бредущего по непролазной грязи в свой штаб, с неизменной книгой Коленкура под мышкой. Когда он в очередной раз с тоской вглядывался в карту, рядом всегда лежала все та же раскрытая книга. Так продолжалось изо дня в день».

Этот момент представлял для меня особый интерес. Дело в том, что в августе 1941 года, когда лавина немецких войск катилась в глубь России, почти не встречая сопротивления, и казалось, остановить ее невозможно, я написал статью для октябрьского номера «Странда», в которой сравнивал кампании Наполеона и Гитлера, приводя в доказательство обширные цитаты именно из Коленкура. Получилось, что мы шли по одному пути и мыслили в принципе идентично, но только немцы вспомнили о Коленкуре несколько позже. С последним Блюментрит не мог не согласиться.

Вернувшись к повествованию, он сказал: «Солдаты были менее обеспокоены, чем командиры. Они по ночам видели в черном небе над Москвой вспышки зенитных снарядов, и этого было достаточно, чтобы подхлестнуть разыгравшееся воображение. Москва была совсем рядом – рукой подать. К тому же солдаты понимали, что в городе смогут найти укрытие от ужасной погоды. И только командиры понимали, что армия недостаточно сильна, чтобы преодолеть последние сорок миль.

Свои сомнения генералы высказали на очередном совещании, однако Гитлер снова от них отмахнулся, а Бок на этот раз поддержал фюрера. Гитлер объявил о своей уверенности в том, что русские находятся на грани краха и не окажут сопротивления. И отдал приказ приступить к последнему и решительному штурму Москвы. Сигналом конца большевизма станет взрыв Кремля».

Перед началом наступления была произведена перегруппировка войск. На южное крыло переброшены 4-я армия Клюге и 1-й танковый корпус. На северное – танки Хёпнера и несколько пехотных дивизий 9-й армии. Наступлением командовал Клюге. Ирония этого назначения заключалась в том, что он был ярым противником наступления и не верил в возможность достижения успеха.

Блюментрит рассказывал: «Наступление начали танки Хёпнера на левом фланге. Они продвигались вперед очень медленно, потому что, во-первых, постоянно увязали в грязи, а во-вторых, сталкивались с отчаянным сопротивлением русских. Наши потери уже в самом начале оказались весьма значительными. Погода ухудшилась. Похолодало, пошел снег. Русские не прекращали контратак с фланга по льду замерзшей Москвы-реки, и Хёпнеру приходилось отвлекать все больше и больше сил, чтобы сдерживать эти атаки. 2-я танковая дивизия подошла так близко к Москве, что с ее позиций уже можно было увидеть Кремль, но дальше нам не удалось продвинуться ни на шаг.

Обстановка сложилась настолько тяжелой, что встал вопрос: стоит ли 4-й армии присоединяться к наступлению? Каждую ночь телефоны раскалялись: Хёпнер, фон Клюге и я советовались, что делать дальше. Фон Клюге решил узнать мнение на этот счет фронтовых командиров. Он вообще был удивительно энергичным, активным человеком и часто бывал в войсках. Поэтому он отправился на передовую и лично поговорил со старшими офицерами. Оказалось, что все они верят в возможность взять Москву и горят решимостью пойти на это. Поэтому после пятидневных размышлений фон Клюге все-таки решил ввести в бой 4-ю армию и сделать последнюю попытку взять Москву. К тому времени уже выпал снег, и земля промерзла на несколько дюймов в глубину. Таким образом, под колесами у техники снова появилась твердая почва.