Битвы третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии - Бэзил Генри Лиддел Гарт

Однако ситуация оставалась угрожающей, поскольку Гитлер все еще тянул с решением. Только 4 января он, наконец, санкционировал вывод войск на Угру. Незадолго до этого я уехал с Восточного фронта, чтобы занять место заместителя начальника Генерального штаба, а командование армией принял генерал Кублер. Очень быстро выяснилось, что он не справляется с обязанностями, и ему на смену был назначен генерал Хейнрици, который сумел удержать армию на занятых позициях до весны и дальше, хотя противник обошел ее с обоих флангов».

Говоря об условиях, в которых должен был проходить вывод войск, Блюментрит отметил следующее: «Дороги настолько занесло снегом, что лошади проваливались в него до самых животов. Когда начался вывод дивизий, впереди шли солдаты с лопатами, расчищающие проезд для транспорта, передвигавшегося по ночам. При этом температура опустилась до 28 градусов ниже нуля».

Принятое Гитлером решение, возможно, и спасло Московский фронт от краха, но заплачено за это было очень дорого. «Наши потери были не слишком велики до решающей атаки на Москву, – рассказывал Блюментрит, – но многократно возросли зимой, причем как в людской силе, так и в технике. Люди гибли от холода». Интересные детали сообщил и Типпельскирх, который был дивизионным командиром во 2-м корпусе и зимовал на Валдае – между Москвой и Ленинградом. «В конце зимы численность дивизий снизилась до 5000 человек, а рот – до 50 человек».

Также, по его утверждению, «та зима сокрушила люфтваффе». Самолеты доставляли продовольствие и боеприпасы гарнизонам «ежей», оказавшимся в частичном окружении из-за фланговых атак русских. 2-му корпусу ежедневно требовалось 200 тонн различных грузов, для чего приходилось использовать ежедневно в среднем 100 транспортных самолетов. Однако из-за постоянного ненастья число самолетов часто приходилось увеличивать, чтобы осуществить необходимые перевозки в течение короткого промежутка летной погоды. Иногда снабжением одного только этого корпуса занимались 350 самолетов. Они часто бились, поскольку полетные условия были очень тяжелыми. Напряжение, с которым было связано снабжение по воздуху окруженных частей на чрезвычайно обширной территории, оказалось роковым для последующего развития люфтваффе.

Я много расспрашивал генералов о ходе и влиянии наступления русских зимой 1941/42 года. Все говорили о нервозной обстановке, сложившейся из-за фланговых ударов русской армии, но главный вывод, на мой взгляд, заключался в словах Блюментрита о том, что косвенные результаты оказались намного более серьезными, чем прямая опасность. «Главным следствием зимней наступательной кампании русских явился срыв планов германского командования на 1942 год. Той зимой погода представлялась для нас более страшным врагом, чем операции русских войск. Она не только вызвала падение морального духа в войсках, но и послужила непосредственной причиной больших потерь в людской силе, которые к концу зимы, пожалуй, сравнились с потерями русских».

Положение усугублялось растянутостью позиций немецких войск. «Средняя ширина фронта дивизии составляла 20–25 миль, даже в районе Москвы эта цифра уменьшалась разве что до 10–15 миль. Это создавало дополнительные трудности в доставке и распределении продовольствия, которые и без того были немалыми из-за отсутствия автомобильных и железных дорог».

Я поинтересовался, как Блюментрит может объяснить тот факт, что такой тонкий и растянутый фронт мог сдерживать и отражать атаки русских. Ведь приведенные им цифры выходили далеко за пределы, считавшиеся во время Первой мировой войны максимальными. Он ответил: «В той войне ширина фронта искусственно уменьшалась из-за глубины, на которую распределялась дивизия. Появление новых видов вооружения и усовершенствование существовавшего автоматического оружия сделали возможным некоторое увеличение ширины удерживаемого дивизией фронта. Другим важным фактором явилась мобильность оборонительных средств. Если атакующие части прорывали фронт, небольшие подразделения танков и мотопехоты зачастую имели возможность остановить их раньше, чем они успевали развить успех, своевременно нанеся контрудар».

Расширение возможностей в обороне подтолкнуло Гитлера к откровенным авантюрам и в наступлении. Тот факт, что армии удалось пережить зимний кризис, изрядно увеличил и без того гипертрофированную самоуверенность фюрера. Он решил, что его суждение, даже когда идет наперекор всем без исключения генералам, является единственно правильным и что ход событий это постоянно подтверждает. Отныне он вообще перестал обращать внимание на советы генералов.

После полученного под Москвой отпора он решительно избавился от Браухича и принял командование сухопутными силами на себя, что явилось дополнением к уже занимаемому им посту верховного командующего вермахтом, то есть вооруженными силами в целом. Объявление об отстранении Браухича явилось для легковерной публики очевидным доказательством вины военной верхушки в неудачах на фронте. Таким образом Гитлеру удалось одновременно убить двух зайцев – переложить вину с больной головы на здоровую и добавить себе власти. Блюментрит прокомментировал все это следующим образом: «В это время только адмиралы чувствовали себя вольготно. Гитлер ничего не знал о море, зато был абсолютно уверен, что о войне на суше знает все».

Но и у адмиралов были свои заботы. Так же как и наполеоновским адмиралам, им приходилось иметь дело с командующим, который был до мозга костей сухопутным человеком и не отдавал себе отчет в препятствиях, создаваемых Великобританией на море, и их косвенном влиянии на ход военных действий на суше». Они так и не смогли убедить Гитлера в первостепенной необходимости ликвидации военно-морских баз, если такая возможность появлялась у наземных войск.

Генералам не удавалось удержать Гитлера от опрометчивых шагов – для этого они были слишком профессиональными военными, иными словами, имели достаточно ограниченные взгляды, и к тому же являлись специалистами только в сухопутной войне. Узость взглядов снижала эффект от проявленной осторожности. В этой связи Клейст поделился со мной следующими ощущениями: «Новое поколение отрицательно отнеслось к учениям Клаузевица. Я заметил это, еще будучи в военной академии, да и потом, уже работая в Генеральном штабе. Конечно, его иногда цитировали, но книги не штудировали, как раньше. Его считали военным философом, а не наставником в области практики. К трудам Шлифена относились со значительно большим вниманием. Они казались более ценными с точки зрения практики, поскольку напрямую касались вопроса, каким образом армия, уступающая по силе противнику, а именно таковым всегда было положение немецкой армии, может одержать победу над превосходящей ее по численности и вооружению армией. Размышления Клаузевица всегда были фундаментальными, особенно его тезис о том, что война есть продолжение политики, но другими средствами. При этом подразумевалось, что политические факторы важнее, чем военные. Ошибка немцев заключалась в том, что они надеялись решить политические проблемы, достигнув военного успеха. При нацистах мы попытались несколько изменить афоризм Клаузевица и стали считать мир продолжением войны. Кроме того, Клаузевиц проявил удивительную прозорливость, предсказав серьезные трудности в деле завоевания России».

В течение зимы следовало решить вопрос, что делать дальше, то есть о планах на весну. Обсуждение их началось даже раньше, чем была предпринята последняя попытка взять Москву. Блюментрит рассказал по этому поводу следующее: «Некоторые генералы утверждали, что возобновление наступления в 1942 году невозможно и что разумнее остановиться на достигнутом. Гальдер также с большим сомнением относился к продолжению наступления. Фон Рундштедт был даже более категоричен и настаивал на выводе немецких войск на территорию Польши. С ним согласился фон Лееб. Остальные генералы не заходили так далеко, но все же проявляли обеспокоенность непредсказуемыми результатами кампании. После отстранения фон Рундштедта и фон Браухича оппозиция Гитлеру ослабла, и фюрер настоял на продолжении наступления».