Операция "Трест". Шпионский маршрут Москва - Берлин - Париж - Армен Гаспарян
Шрифт:
Интервал:
Воскресенье, 1 ноября 1925 года. Во время допроса много спрашивают, есть ли агенты в Коминтерне. Спросили, есть ли еще агенты в Петрограде.
Сотрудник Контрразведывательного отдела ОГПУ В. А. Стырне
Понедельник, 2 ноября 1925 года. Вызвали в 10 утра. Объяснил, почему агенты здесь невозможны, – никого с времен Дюкса. Вернулись к моей миссии в 1918 году. Доктор обеспокоен моим состоянием. Стырне надеется закончить в среду – сомневаюсь. Спал очень плохо всю ночь. Читал до 3 ночи. Чувствую большую слабость.
Вторник, 3 ноября 1925 года. Голоден весь день. Похороны Фрунзе. Вызван в 9 вечера. Шесть вопросов: работа немцев, наше сотрудничество: какие материалы мы имеем относительно СССР и Коминтерна, Китай. Агенты Дюкса. Веронал. Спал хорошо.
Среда, 4 ноября 1925 года. Очень слаб. Вызвали в 11 утра. Извинения Стырне. Дружественность. Работа до 5 – затем обед. Затем поездки, прогулка. Работа до 2 часов утра. Спал без веронала. Стырне дал подписать предыдущий протокол. Начали со Скотленд-Ярда. Успокоился относительно своей смерти – вижу впереди большие развития».
Последняя фраза знаковая для всего этого дела. Очевидно, Сидней Рейли уже смирился со своей смертью и вопрос у него был только один: сколько ему еще суждено жить? Он прекрасно понимал, что, наверное, уже недолго. Тем больше восхищения вызывает его поведение. Держаться с таким мужеством способен далеко не каждый. И то, что его в результате вынудили давать показания, вовсе не умаляет этого факта.
4 ноября 1925 года руководство иностранного отдела ГПУ пришло к выводу, что Рейли сказал все, что знал. Значит, с ним пора было кончать. Дольше затягивать не имело смысла. У Артузова было опасение, что история с «гибелью» разведчика на советско-финской границе может раскрыться и тем самым навредить всему «Тресту». Этого допустить было нельзя. Григорий Федулеев, один из чекистов, казнивших Сиднея Рейли, в рапорте начальству подробно описал, как это происходило:
«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученному от Вас распоряжению со двора ОГПУ выехали совместно с № 73 товарищи Дукис, Сыроежкин, Ибрагим и я ровно в 8 часов вечера 5 ноября 1925 года, направились в Богородск (что находится за Сокольниками). Дорогой с № 73 очень оживленно разговаривали. На место приехали в 8:30–8:45. Как было условлено, чтобы шофер, когда подъехали к месту, продемонстрировал поломку машины, что им и было сделано. Когда машина остановилась, я спросил шофера – что случилось. Он ответил, что-то засорилось и простоим минут 5–10. Тогда я № 73 предложил прогуляться. Вышедши из машины, я шел по правую, а Ибрагим по левую сторону № 73, а товарищ Сыроежкин шел с правой стороны, шагах в десяти от нас. Отойдя шагов 30–40 от машины, Ибрагим, отстав немного от нас, произвел выстрел в № 73, каковой, глубоко вздохнув, повалился, не издав крика; ввиду того, что пульс еще бился, товарищ Сыроежкин произвел еще выстрел в грудь. Подождав немного, минут 10–15, когда окончательно перестал биться пульс, внесли его в машину и поехали прямо в санчасть, где уже ждали товарищ Кушнер и фотограф. Подъехав к санчасти, мы вчетвером – я, Дукис, Ибрагим и санитар – внесли № 73 в указанное товарищем Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно, так как голова была в мешке) и положили на прозекторский стол, затем приступили к съемке. Сняли – в шинели по пояс, затем голого по пояс так, чтобы были видны раны, и голого во весь рост. После чего положили его в мешок и снесли в морг при санчасти, где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию кончили в 11 часов вечера 5 ноября 1925 года. № 73 был взят из морга санчасти ОГПУ товарищем Дукисом и перевезен в приготовленную яму-могилу во дворе прогулок внутренней тюрьмы ОГПУ, положен был так, как он был, в мешке, так что закапывавшие его три красноармейца лица не видели».
В этот самый момент в «Тресте» появляется новое действующее лицо, которое станет одним из знаковых в данной истории, – бывший член 4-й Государственной думы Василий Витальевич Шульгин. Тот самый, который вместе с Гучковым принимал отречение Николая Второго. В годы Гражданской войны был на Юге России. Возглавлял подпольную организацию «Азбука», действовавшую против большевиков с ведома главнокомандующего Добровольческой армией генерала Деникина. Шульгин был свидетелем и блистательных побед, и сокрушительных поражений белых армий. А главное – краха идеи добровольчества. Позднее он напишет в своих воспоминаниях:
«Красные – грабители, убийцы, насильники. Они бесчеловечны, они жестоки. Для них нет ничего священного. Они отвергли мораль, традиции, заповеди Господни. Они презирают русский народ. Они озверелые горожане, которые хотят бездельничать, грабить и убивать, но чтобы деревня кормила их. Они, чтобы жить, должны пить кровь и ненавидеть. И они истребляют “буржуев” сотнями тысяч. Ведь разве это люди? Это звери…
Значит, белые, которые ведут войну с красными, именно за то, что они красные, – совсем иные, совсем “обратные”.
Белые имеют Бога в сердце. Они обнажают голову перед святыней. И не только в своих собственных златоглавых храмах. Нет, везде, где есть Бог, белый преклонит – душу, и, если в сердце врага увидит вдруг Бога, увидит святое, он поклонится святыне. Белые не могут кощунствовать: они носят Бога в сердце.
Белые не презирают русский народ. Ведь, если его не любить, за что же умирать и так горько страдать? Не проще ли раствориться в остальном мире? Ведь свет широк. Но белые не уходят, они льют свою кровь за Россию. Белые не интернационалисты, они – русские.
Разве это люди? Эго почти что святые.
“Почти что святые” и начали это белое дело… Но что из него вышло? Боже мой! “Белое дело” погибло. Начатое “почти святыми”, оно попало в руки “почти бандитов”».
В эмиграции Шульгин жил в Югославии, в Сремских Карловцах. Летом 1925 года стало известно, что он собирается ехать в Россию по приглашению «Треста». От этого его отговаривали Чебышев и сам Врангель. Но Шульгин был непреклонен. Он свято верил, что русский народ не может не противодействовать большевикам. А значит, Монархическая организация Центральной России действительно существует. Даже если все это провокация ГПУ, чекистам нет никакого резона арестовывать Шульгина. Не та он фигура.
Шульгина тянуло на Родину. И дело было не только в ностальгии, свойственной всей эмиграции. Он мечтал найти своего сына. В 1921 году он уже отправлялся в Крым. Тогда чудом не попал в руки ЧК. Узнав о «Тресте», понял: это подарок судьбы. После недолгих уговоров Якушев согласился на поездку Шульгина в Москву. Полную безопасность не гарантировали, но политику не было до этого ровным счетом никакого дела. Поездка Шульгина в советскую Россию была необходима и иностранному отделу ГПУ. После гибели Сиднея Рейли нужно было продемонстрировать всей эмиграции, что «Тресту» ничего не угрожает, а провал разведчика – роковая случайность.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!