Земля забытого бога - Максим Дуленцов

Казаки переглянулись, осмотрелись и вдруг развернули косную поперек Камы, бешено гребя в сторону берега, где виднелось устье небольшой речки. Как будто специально оно было скрыто густой прибрежной растительностью с одного бережка, и высокими соснами и елями на пригорке с другого. Вскоре лодка достигла устья и скрылась в нём, как будто совсем исчезла по божьему велению.

– Давай поднажми, – стонал Иван, налегая на весла, а Осип молча греб, напрягая все свои немалые силы. Лодка зашла в узкую, не более десяти саженей реку, сокрытую меж крутых берегов, и поскользила вглубь, едва справляясь с сильным течением. Казаки гребли, поворачивая нос по крутым изгибам речушки, стараясь забраться как можно глубже, уйти от слуг государевых и барских. Если бы столкнулись нос к носу с барками, то с одной фузеей супротив пушек много не навоюешь. Через несколько поворотов, неожиданно, в самой глуши, на крутом берегу вверху показались дома, крепкие, добротные, от них шла тропка к воде, там, у берега, стояли лодки-долбленки, небольшие, но, видимо, юркие и быстрые. Казаки указали на дома Михайле:

– Что это за починок?

Михайло лишь покачал головой, мол, не знает. Домов видать было немного, Осип насчитал шесть, стало быть, починок глухой, небольшой. Иван решил пристать, прятаться было уже поздно, а назад на Каму дороги не было. Засунув за пояс пистоли, Иван с Осипом вытащили лодку на берег, оглянулись – к ним с пригорка от домов спускался мужичок.

– Здорово, – дружески произнес Иван, пока Осип, пряча нож за спиной, отходил в сторонку.

– И вам не хворать, православные. Рыбачите, али как? Ну, бог в помощь, – мужичок неторопливо перекрестился двумя перстами, сотворил метания.

– А как звать тебя да место это? Много ли тут живут? – Иван продолжал расспросы, Осип стоял поодаль, Михайло же, заметив знакомые жесты мужичка, засобирался вылезти из лодки.

– Дак прозываюся Иваном.

– Тёзка, стало быть. Ну, много вас тут?

– Так немного покамест. Шесть дворов, Зенковы, Плюснины да Спешиловы. А место у нас Шемети прозывается.

Иван достал из-за пазухи трубку, набил остатками табака из кисета, зажег трут, раскурил. Мужичок троекратно перекрестился двуперстием, сплюнул после:

– Чаво, табашники вы? Ах, антихрист!

– А что не так? – пустив струю дыма в лицо мужичку, усмехнулся Иван.

– Диаволово энто зелье, вот чаво. Не приемлем!

– Староверы они, раскольники. Табак – это зло, – тихо пояснил Михайло, вылезая из лодки. – Простите их, дядечка, они разбойники и церковники. Меня в полон взяли и тащат, выручите.

Осип вынул из-за спины нож и подошел к мужичку поближе, да Иван покачал головой.

– Не разбойники мы, прячемся от гонений просто. А табак – ну, что же, раз не приемлете – вот, вытрясу, – он выбил трубку о камень у воды.

Мужичок смягчился, присел на борт долбленки.

– Ну, ежели гонят вас – то тогда да, тогда милости просим. Нас-то вон как гонят, дед мой с Керженца ушел на Обву, опосля сюда, тут и прижились. До тракта далеко, через леса, до погоста и того далече, вона тока завод поставили, медь плавить зачали, ревизии пошли, приказчики барские народ считать стали, чтоб оброк платить заводу да барщину тянуть. Да до нас не доходят, дорог нет, а речку и вовсе не видать. Так что тихо тут покудова. Кто Шемети знает? А никто, вон тока попы пишут в книгах, да что пишут – сами не поймут.

– Да, я и не знал, что тут починок, хошь пять лет прожил недалече, – задумчиво сказал Михайло, – а попы у вас какие, вроде же вы древлего согласия?

– А как без попов-то? Как крестить? Антихрист правит миром давно, благость на небе, а как ее с неба взять, как душу записать праведную в книгу жизни вечной? Без попа никак, а у нас какие попы? Часовенные на Обве стоят, так тама мужики детей крестят, да разве Христос увидит-то? Вот и ходим к попам на крещение, да на венчание. Отпеваем ужо сами, с лестовками да Псалтырем, у нас бабка Василиса дюже хорошо поёт, девок учит.

Михайло поморщился, не приемлема ему была великоросская церковь, а то, что антихрист в мире правит – с тем был согласен.

– А живете чем? – всё любопытствовал Иван.

– Да как чем, рыбалим помаленьку, лыко дерем, коровы есть, сено на дальних заимках косим, а на поле вверху немного садим. Хватает.

– Ну, раз хватает, может, накормишь чем, отец, а то ужо неделю почти не ели.

– Да как не накормить, накормим, айда в избу.

Мужичок, скользя лаптями по тропинке, начал взбираться на гору к избам, казаки и Михайло, бережно прижимавший к себе свой узел, пошли следом.

Накормили их, напоили молоком парным, рыбы дали разваренной, сушеной, хлеба немного, лука. В избу пришли поглазеть на незваных гостей все мужички деревенские, бабы из сеней подглядывали. Девки угощения носили, подобрав косы под выцветшие платки. А одна как пройдет, так все гости голову за ней поворачивают, – уж больно хороша девка.

– Это что за красава? – указал Иван кивком на девку ту, спрашивая у тёзки деревенского.

– А то Груня, Спешилова дочь. На выданье девка, да женихов нет. Деревня малая, кровь смешивать нельзя, засиделась тут, а родитель в мир не пущает. Вот и киснет девка, вишь как глазищами швыркает по вам. Но вы веры не той, в женихи не годитесь.

Иван рассмеялся, хлопнул тезку по плечу:

– Ну, веру-то и поменять недолго ради такой девки. А скажи-ка, табак не приемлете, а вино как?

– Вино не запрещается в умеренном потреблении.

– Ну, так ставь на стол, а то насухо сидим!

– Так откуда вино у нас? Вино в Полазненском заводе есть, в Чермозском, а у нас откель? Только медовуха прошлогодняя, нынче меда еще не наварили.

– Ну, давай медовуху, хозяин.

Груня по велению старика притащила из другого дома четверть с медовухой, разлила гостям. Михайло отказался, но очень пристально смотрел на девушку, не в силах отвести взгляд. Уж больно хороша была Груня, круглолица, тонка станом, подчеркнутым перевязью платья, русоволоса, с толстой косой, спадающей с плеч волной неплотно увязанных волос. Голоса ее слышно не было, всё молчала, но походка— как лебедушка плывет по реке невзволнованной. Смотрел на нее Михайло и не замечал еще одного такого же пристального взгляда: Осип также не отрывал от неё глаз.

Захмелели гости с перебродившей медовухи, уснули прям на лавках, и только Михайло глаз не сомкнул. Вроде и бежать можно, вроде и не держит никто, ан нет, не может уйти. Все Груня Спешилова в глазах стоит. Думает Михайло, что рано уходить, как уйти без припасов? Вот наберет припасов в дорогу, лето перебытует, да и в путь по первому ледку – и лодки не надо. Тешил себя такими думами Михайло, отвлекаясь от главной – о девке Агриппине, что чаровала его недале как своими плавными линиями бедер да румянцем щек. Так и решил – останется. Вышел в сени по привычке, да и прикорнул на розвальнях, что стояли там, ожидая зимы.